Курортная зона
Шрифт:
Глава четвертая
СБОР ВСЕХ ЧАСТЕЙ
Да и все они, ей-богу, отличный народ, не то что мы — хоть и нормальные, а толку?
Плюшевый занавес, отделявший высокую сцену от котловины зрительного зала, был голубым, как небо над металлургическим комбинатом. Этакий сюрреалистический пассаж не преминул лихо завернуть Нарик, усевшись рядом с неприметной в полумгле зала Ларисой и вручая своей коллеге вазончик мороженого с мятным ликером.
— Я разве просила мороженого? — поморщилась Лариса.
— А это и не для тебя. Подержи, пожалуйста, пока
“Это да”, — мысленно подтвердила Лариса. Трость Нарика была отнюдь не забавной безделушкой или примитивной подпоркой для убогого калеки. В боекомплект трости входили: пять выкидных ножей различной конфигурации, отравленные дротики с системой самонаведения, огнемет, баллон с газом типа “зарин”, сюрикены, рождественские хлопушки с гремучей ртутью… Но это еще не все! Трость включала в себя также: флакон любимого Нарикова одеколона “Мон Руа”, пачку жевательной резинки, леденцы от кашля, капли от насморка, валидол, настойку цикуты и полшоколадки “Аленка” (Нарик тоже имел чисто человеческие слабости). А принесенное ароматное мороженое как раз относилось к числу подобных слабостей неугомонного химика.
Нарик кое-как угнездился в жестком кресле, ревниво забрал у Ларисы вазочку с вожделенным мороженым и принялся изображать сугубое наслаждение жизнью, распространяя вокруг себя ликерно-мятный аромат. Ларисе же вообще изображать что бы то ни было не хотелось. Она пребывала в дурном настроении пушки, отстрелявшей по воробьям, и ее все раздражало. Раздражал собственный дорогой деловой костюм цвета старой бронзы, раздражал прилагавшийся к костюму легкомысленный палевый прозрачный шарфик. Раздражали брошь и колье от Картье, нацепленные исключительно из пиетета перед Стариком (как же, его подарок!). А туфли — черные лакированные туфли на пятнадцатисантиметровом каблуке-шпильке — вообще настраивали профессиональную отравительницу на серьезный разлад с окружающей действительностью. Лариса Бесприданницева хоть и не особо распиналась в любви к своей работе, тем не менее делала ее профессионально. И не видела никакого смысла в сборищах, подобных этому.
“Отчетно-плановое собрание Представительства Инспектирования жизнедеятельности общества и отдельных его членов”.
Вот как, оказывается, этотеперь называется.
И она вовсе не убийца, черт побери.
Да-да, запомните, а лучше запишите!
Она — инспектор жизнедеятельности.
Возможно, вашей жизнедеятельности.
…Потому-то следует соблюсти реноме, выглядеть соответственно занимаемой должности и явиться перед остальными инспекторами в деловом респектабельном костюме, а не в любимых джинсах и полосатом пончо из облепленной мелкими катышками лже-ангорской шерсти.
Впрочем, менять обличья и наряды — ее основное занятие. До сих пор помогающее не только продуктивно работать, но и в относительной безопасности жить.
Ха, может, ее попросят выступить с докладом на эту тему?! Роль мимикрии в повышении производительности труда убийцы. И заковыляет она на своих копьях-каблуках на сцену, в свет подслеповатых софитов, под сень занавеса, цветом отчетливо схожего с небом над металлургическим комбинатом…
— Нарик. — Лариса оторвала друга от поглощения вожделенного мороженого. — Почему сейшн Организация устроила именно в этой халупе, а? Приличного места не нашли?
— В этом весь смак! — голосом только что вусмерть удовлетворенного чревоугодника-садомазохиста заявил Нарик. Кандидат химических наук,
— ???
— Совершенно точно-с. Был, был в сладкие аграрные времена целинщины и нечерноземщины такой промышленный гигант. Заваливал Советскую Отчизну красномордыми комбайнами и косорукими сеялками-веялками. Отчего ходил в передовиках и, соответственно, боролся за интересный быт и здоровый отдых своих комбайностроителей и сеялкопроизводителей. Вот и отгрохали где-то в семидесятых шикарный по тем масштабам дворец — чтоб могли усталые заводчане, после смены трудовой смыв с телес мазут и баббит, бренчать заскорузлыми пальцами на беккеровских роялях, а ражие заводчанки в кокошниках и сарафанах — устраивать показательные смотры народной песни и пляски. Любил я, знаешь, в далекие времена, когда работал еще лаборантом в своем НИИ, посетить концерт подшефных творцов комбайнов и веялок. Бабы были — как на подбор: груди, бедра, глаза коровьи, шали павлово-посадские… Мои красавицы, куда вы умчались пестрой чередой?! Эх… А сейчас заводишко захирел, комбайностроители автостоянки да бензозаправки у кавказцев держат, а грудастые коллективы песни и пляски на рынке торгуют китайским “Ланкомом”, тайваньскими норковыми шубками и бытовой техникой фирмы Vitek.
— Как это печально, — безразличным тоном произнесла Лариса. Ей порядком надоело торчать в почти пустом зале — все остальные приглашенные еще тусовались в фойе и буфетах, а смотреть на плюшевый занавес и слушать Нариковы речи было просто нестерпимо.
Но Нарик был неутомим. Язык был самый главный член его тела, которым химик владел с потрясающем виртуозностью и вовсе без устали.
— Сам заводишко недавно с аукциона пустили. — плел речи Нарик. — Мы, Ларочка, между прочим, вполне бы смогли позволить себе такую покупку. Если б скинулись.
— Зачем тебе завод, Нарик? Выпускать сеялки для плантаций опийного мака?
— Вот и нет. Настоящий гений всему найдет применение. Но гения, то есть меня, опередили. И знаешь, кто злополучный сей заводик выкупил?
— Мне неинтересно.
— Зря. Выкупил некий господин Рустам Имразмамедович Марчкведелидзе.
— Не знаю такого. Я такого не убивала.
— Верно. Но ты буквально на днях устранила основного конкурента господина Рустама…
— Немова? Ну и что? Они грызутся меж собой, как скорпионы в банке, а я просто устраняю чересчур прытких особей. Так что плевала я на этого Марчкведелидзе.
— Значит, ты еще не знаешь?..
— Что?
— Вдова убитого тобой Немова не поверила, что он умер от естественных причин. Тем более что как раз накануне смерти мужа она получила странную записку, грозящую неприятностями. Поначалу она смысла записки не поняла, а как мужа схоронила, то решила и всю свою жизнь, и все сбережения положить на то, чтоб найти Доброго Человека Из Сычуани.
— Кого? — бесстрастно переспросила Лариса, сверля шпилькой туфельки ковровое покрытие пола.
— “Добрый человек из Сычуани”. Так была подписана записка. Неизвестный доброхот оказался знатоком Брехта.
— Ну и что? Записка, предупреждение, вещее гудение сливного бачка… Тяжелая поступь Рока и все такое. Эта неумная Немова поплачет и успокоится.
— Нет. — Нарик доел мороженое и культурно поставил вазочку на пол перед соседним сиденьем. — Немова отнюдь не глупа, ибо хочет две вещи: найти того, кто предупредил ее об опасности, и…
— И?
— И замочить того, кто убил ее мужа. Киллера. Тебя.