Курсантка с фермы. Имитация любви
Шрифт:
— Умирать запрещено!
— Это от меня не зависит, товарищ лейтенант, — пролепетала я и для усиления эффекта кашлянула в кулачок.
В этот момент меня позвали к врачу; Солд пошел за мной. Врач-лирианец быстро меня осмотрел, и недолгих колебаний допустил к полету. Укладываясь в капсулу, я посмотрела на куратора, который ходил взад-вперед у открытого проема.
Переживает...
Вдруг разволновалась и я. Стенки капсулы сомкнулись над моим телом, изолируя от внешнего мира. Я помедлила, не решаясь протянуть руки по разметке. Страх – очень коварная вещь. Даже
«А что, если я и правда не проснусь?»
— Вот была бы шутка, — хрипло проговорила я и протянула руки по разметке.
Ощущения были такие, словно я накачалась апранской болтушкой на голодный желудок. Я мучительно застонала, вылезая из уютных объятий сна. Мир троился; звуки оглушали, сложно было различать цвета. А еще голова, казалось, распухала. Хотелось за нее схватиться и прекратить «распухание».
Мне помогли подняться, щелкнули пальцами перед глазами и спросили:
— Видишь меня?
Подавляя желание отшатнуться от говорящего цветастого пятна, я кивнула.
— Как ты?
— Ветрова.
— Сколько лет?
— Мало.
— Замечательно, — мое зрение, наконец, обрело четкость, и я разглядела врача-лирианца. Он медленно, делая большие паузы, проговорил: — Бояться не надо. Пришлось прыгнуть через дополнительную кротовую нору, поэтому нагрузка на организм увеличилась. Вставай сама, аккуратно.
Я кивнула, и лирианец отошел к следующему курсанту. Посидев немного в капсуле, я огляделась. Далеко не я одна так тяжело в себя приходила: многие курсанты вообще не понимали, что им говорят и куда смотреть. Между капсул сновали врачи – и лирианцы, и центы; несколько военных стояли у проема и следили за нашим пробуждением.
Понимая, что, чем больше я буду сидеть, тем тяжелее будет приходить в себя, я вылезла, издавая жуткие стоны и кряхтя не менее жутко. Подержалась за капсулу. Добрела каким-то образом до врача, который делал инъекции для облегчения состояния. Подставила свое плечо.
Боль от укола даже не почувствовалась.
Спустя минут сорок, когда все курсанты более-менее пришли в себя, нас повели по рукавам станции к аэробусу. Я не помнила, как оказалась на сиденье, как мы летели над Тектумом – и разум был заторможен, и тело. Даже когда нас высадили на аэро-площадке учебки, я не почувствовали и толики радости.
Запахи обожаемого Тектума душили, Толиман слепил, а какая-то наглая местная букашка посмела укусить в щеку. Будь я в нормальном состоянии, смахнула бы ее, а так – заметила вторжение на свое лицо только после укуса. Хорошо, что нас не оставили на жаре, а дали возможность «привыкнуть» к дому в учебке. Наскоро проверив (не пронесли ли чего запрещенного, не потеряли ли ТПТ и инфо-браслеты), нас – и девушек, и парней – отправили в одну казарму, отлеживаться.
Кто-то задавал вопросы вроде: «Почему всем так плохо?», «Что случилось во время полета?», но большая часть курсантов просто свалились на койки. Так и со мной – я доковыляла до первой свободной и отключилась почти
Когда я пришла в себя, большинство практикантов с Хауми уже разъехались по домам. В казарме дежурил мой самый «любимый» инструктор – Демоница. Она же и подняла меня, заметив, что я уже не напоминаю овощ.
Не разрешив ни прогулять по территории, ни зайти в столовую, Демоница отправила меня сдавать «аксессуары». В общем, я так и не успела ни со Слагором повидаться, ни себя в порядок привести: у меня забрали ТПТ и инфо-браслет, объявили, когда собираться в следующий раз и отправили торжественно в увольнение.
У аэро-площадки мне пришло в голову, что являться домой в таком изможденном виде ни в коем случае нельзя. Увидев меня такой, братья рассвирепеют и точно не дадут вернуться в академию. У них должно складываться впечатление, что учеба дается мне легко и я всем довольна.
Поэтому, как бы мне ни хотелось скорее оказаться дома, я отправилась в салон красоты, где раньше часто делала завивку. Охая, ахая и осыпая прочими междометиями, работницы индустрии красоты начали приводить меня в порядок. Вымыли волосы, уложили их; порадовали кожу лица чудодейственной маской; привели в порядок ногти; подкрасили так, что я выглядела цветущей, но как будто совсем не накрашенной. И даже кофе с печеньем угостили.
Это стоило мне шести п.е.
Еще одну платежную единицу я потратила на хороший ужин в ближайшем от салона кафе, и только потом заказала такси домой. Небо над резервацией медленно темнело, меркли, расплывались яркие краски заката. После Хауми Горунд казался слишком «пряным», темным и шумным.
— Как вам идет форма, — свернул белозубой улыбкой водитель такси.
Я улыбнулась одними уголками губ, заплатила и вышла из такси. До фермы я тоже заказала кар – не было сил идти пешком, да и встречаться со знакомыми не хотелось. Оказавшись у ворот, я подошла к «глазку» управляющей системы:
— Блага, Анна. А вот и я. Впустишь?
Я медленно пошла по дорожке, отмечая «новшества». Сменились кое-какие установки на огороде, у сарая копошился маленький робот-уборщик, поменялись стол и стулья на террасе. А место экзотичных винний на клумбе, цветов, закручивающихся в спираль, заняли орхидеи.
Мои любимые виннии променяли на орхидеи! Как так?
На террасу из дома вышла девушка в цветастом сарафане. Мы уставились друг на друга с опаской, готовые задать один и тот же вопрос: «Кто ты такая и что здесь делаешь?»
«На ферме не только мебель поменяли», — подумала я, разглядывая незнакомку.
Землянка, не старше тридцати лет, явно с нашего сектора резервации; кожа обожжена Толиманом, рыжие волосы завиваются в колечки от влажности. Не то, что бы красивая, но и дурнушкой не назвать. Девушка улыбнулась, сразу став гораздо привлекательнее, и на русском сказала:
— Привет, Нинка.
— Надя?! — охнула я.
Позже, сидя за столом на террасе, я слушала рассказы Агапия и его невесты, и поражалась тому, как много всего произошло с братьями, пока я училась.