Курсанты. Путь к звёздам
Шрифт:
– Мы тут из отпуска приехали, смотрим, а на КПП шмон идет, – заговорил Барыга. От него несло перегаром, и глаза плутовски не смотрели на собеседников. – Забирают там колбасу, сыр, конфеты – все съестное забирают. А у Лехи три банки самогона!!! Не отдавать же… Рванули домой к Андрюхе и с утра целый день квасили. Что еще делать? Прикинь, сил не было допить последнюю полулитру, и мы ее оставили во дворе на лавочке.
Не может быть?! Ты так смог? – недоверчивый взгляд Марка говорил лучше всяких слов. Но Барыга испарился также внезапно, как и подключился к разговору.
Версию Генки о причинах дизентерии многие опровергали. Говорили, что отравились 350 человек тем самым рагу, из-за которого пострадал в свое время Семен с «мышиной возней». Съев некачественный ужин из тухлой капусты, на следующий день курсанты с температурой до 40 градусов оказались на больничных койках. Многие лежали прямо в коридорах из-за отсутствия мест в госпитальных палатах, кое-кто терял сознание и падал в обморок прямо в строю. Воды в кранах почти не было, пили некипяченую, и заражались порой даже те, кто рагу не ел.
Госпитализировали триста человек курсантов и солдат, но не одного офицера. Вот что значит домашнее питание и то, что ни один ответственный и дежурный, кому было положено снимать пробу этой отравы, к еде не прикоснулся! И воду в казарме не пил»! В какой-то момент скрывать ситуацию стало невозможно, и о случившемся узнал командующий округом. Как результат, командование училища пострадало: уволили начальника политотдела, заместителя начальника училища по тылу, да и самому Стукалову Павлу Ивановичу эта история вышла боком.
– Надо было им заботиться о подчиненных не на словах, а на деле, – говорил по данному поводу Таранов, запоминая очередной жизненный урок. – Кормить курсантов желательно не тухлой капустой, а чем-то нормальным и свежим. А еще важно обеспечить всех кипяченой водой в непривычную для Питера летнюю жару.
К счастью, никто тогда не умер из заболевших курсантов и солдат. Молодые, здоровые организмы с дизентерией справились при помощи медицины. Этот карантин вошел в историю училища, где последующие и предыдущие выпуски смеялись над курсом, пострадавшим от болезни больше всех. А сами жертвы эпидемии старались не вспоминать о пикантном случае в своей судьбе, запустив в исторический оборот красивую фразу – «золотой карантин».
Глава X. Бег в никуда
– Раз! Два! Три! Раз! Два! Три! Подтянулись! Реже шаг! Бежать в ногу! Таранов, не отставать!
Голос старшины батареи резал по ушам, встречный ветер давил на грудь, пыль от сотни сапог на проселочной дороге щекотала нос и рот, едкий пот застилал глаза. Ежедневный кросс на три километра с зачетом по последнему курсанту – очередное новшество комдива.
«Увольнение – через 3 км!», «Путь в Питер – на финише марш-броска!» – такие лозунги в боевых листках и стенгазете писал по вечерам Таранов, и каждое утро вместе со всеми бегал вокруг территории училища. По улице мимо проходили симпатичные девушки, приветливо махали ручками или шутили вслед, а курсанты, вспененные от пота, в мокрых, просоленных до грубой корки гимнастерках, со стертыми мозолями на ногах, в хлюпающих от того же пота сапогах, в пилотках, зажатых под ремнем или сунутых в карман, бежали, бежали, бежали…
Отделение за отделением, взвод за взводом, батарея за батареей. Ответить очаровашкам ни у кого нет сил. Остановиться и спрятаться нельзя, негде укрыть свой позор, когда отстаешь и тянешь назад всех товарищей.
К бегу до училища Семен относился довольно спокойно. Несколько раз участвовал в районных и школьных соревнованиях, сдавал нормативы ГТО. 60, 100 или 500 метров пробежать мог неплохо. «Иногда только на километре рвану, как на пятьсот, вот тогда и ломаюсь», – перефразировал юноша песню Владимира Высоцкого, вспоминая свои спортивные достижения до армии.
Здесь, в училище, дистанции в 3, 6 или 12 километров ломали его довольно сильно. В первые семестры Таранов приходил к финишу в числе последних, задыхался при беге так, что сердце выносило мозг своим бешеным стуком. Мышцы ног ныли необычайно сильно, и его жизнь, казалось, должна остановиться задолго до финишной черты.
Стометровую дистанцию он всегда бежал с удовольствием, выкладываясь на каждом метре, и норматив ВСК первой степени выполнял свободно, а то и разряд. Стоило увеличить количество метров в дистанции, как настроение падало уже до старта.
Иногда марш-броски проходил с полной выкладкой, а это не много не мало, а бег в сапогах с шинелью в скатку, карабином, противогазом, флягой, полевой сумкой-планшетом.
Таранов бежал из последних сил каждый раз, когда его выпускали на дистанцию и не понимал, почему одним бег дается, а ему нет. Было очень обидно, что тактику ЗРВ и РТВ, историю КПСС, математику, географию, литературу, оружие массового поражения он сдает на «хорошо» и «отлично», а бег – нет. «Неужели, – думал он, – офицеру, который сидит в кабине РЛС или беседует с подчиненными в обычном кабинете, необходимо носиться гепардом? Кому этот бег нужен в современной войне»? Но каждый день выходил на дистанцию, становился в строй на утренней физической зарядке, и старался изо всех сил, но без фанатизма, по слова Бобрина. Друг успокаивал: «Хороший бег не помогает скрыться от противника, только запутывает следы!»
Добегать к финишу помогало желание уйти в очередное увольнение, но этого стремления оказывалось мало. Все ждали от него отличный результат, а дальше «удовлетворительно» у Таранова, как и у Марка с дюжиной товарищей, бег явно не ладился. Как-то на втором курсе организовали очередной кросс. В перспективе, при отличном финише, им светило увольнение, но Малешкин выдвинул требование – выполнение разрядного норматива. Бег как-то сразу не задался. Семен начал отставать вместе с такой же группой аутсайдеров. Грусть от мысли, что долгожданное увольнение сорвется из-за трех километров бега по проселочной дороге, рвала нервы. Вдруг он увидел, что колонну курсантов обгоняет Газ – 53, а за рулем машины сидит его инструктор по вождению. Машина притормаживает, и на подножку вскакивает такой же отстающий в беге Матвей Пучик и спокойненько едет вперед. Таранов припускает следом, схватив веревку от тента, свисающую с кузова. С другой стороны примерно также пристроился Марк, и втроем они лихо «пробежали» больше половины дистанции! Скромно, и не самые первые, они быстро добрались к финишу, а выполненный норматив второго разряда позволил всем попасть в увольнение.
Но один раз – это не система, приходилось постоянно что-то придумывать. В следующем забеге Семен мечтал о девушке с восточными глазами не так, как обычно, фантазируя о встрече, и лаская ее облик словами. Ковыляя из последних сил в тяжеленых яловых сапогах, он придумал ритмичную считалочку, которая звучала под хруст гравия: «лас-точ-ка, лас-точ-ка». Таранов говорил ее под счет «раз, два, три» и, казалось, эта новая считалочка помогает двигаться быстрее, чем прежде.
Порой он менял свои яловые сапоги на кирзовые солдатские или на хромовые офицерские, облегчая бег. Несколько раз срезал дистанцию на пару сотен метров, и успокаивал кипящую совесть тем, что он поступается своими принципами ради чести взвода, который взял на себя повышенные социалистические обязательства, и теперь должен поддерживать первенство по легкой атлетике в батарее. Однажды ему помог нести карабин Слон, у которого за плечами висело уже три СКС, а он летел, как лось в родном лесу, только каблуки стучали металлическими подковами об асфальт. Генка, Муля, Дэн и еще несколько ребят долетали до финиша, а не ползли, как остальные. А Дымскому с Тарановым на первом и втором курсе бег давался с неимоверным трудом.