Курсанты. Путь к звёздам
Шрифт:
Вторая страница и все последующие листы официального текста, подписанные Дементьевым и скрепленные гербовой печатью, оказались довольно суровыми к автору и его «поэме». Под взрывы хохота Таранов поперхнулся – признание поэта мелькнуло на горизонте так близко. Казалось, вот он, новый Пушкин или Твардовский! Но слава пролетела мимо курсанта.
Таранов переживал провал своей стихотворной участи не долго. Он только улыбнулся словам Чарги, который имел способность в трудную минуту оказаться рядом и поддержать.
– О своем писательском дебюте один великий классик написал примерно так: «Настоящая слава отзывается только усталостью и головной болью».
Усталость в курсантской жизни к концу дня – закономерное явление, а головной боли у Семена никогда не было. По этому поводу он часто стучал по своему коротко стриженному черепу костяшками пальцев и говорил: «А чему тут болеть?!», – вспоминая анекдот о военном и гражданском после ночного застолья. Во-вторых, у него сложился свой взгляд на события и людей в том самом месте, которое от постукивания отдавало пустотой. Семен узнал где-то в иностранной литературе новое для себя слово – «стратификация», и с тех пор раскладывал все и всех по полочкам, отсекам или по стратам.
– Есть гениальные писатели и великие поэты на все времена, – считал Таранов. – Существуют литераторы рангом поменьше, для страны, для эпохи, для класса, для определенного читательского возраста. Пишут в журналы и газеты те, кто занимает страты пониже. Они зарабатывают деньги, получают гонорары или зарплату. И есть такие, как я: для стенгазет и малотиражек, друзьям и подругам на праздник, или просто так, когда навеет рифмотворчество.
Он наивно думал, что музы или пегасы, прилетают к каждому свои, с собственными способностями, талантом или гениальностью. Их где-то на небе учат работе с писателями и поэтами по единым методикам. Например, к Таранову забредает обычный Пегас – мерин с крыльями, который в своей творческой школе учился уж точно не на пятерки. Для нужного эффекта перед творческим взлетом, ему требовалось сделать пару шагов по земле, а Семенов Пегас стопорил. Но, как его учили преподаватели творчества, ударом копыта о землю конь иногда посылал вдохновение, желание писать, сочинять, творить, до тех пор, пока карикатура или стихотворение не приобретут более или менее вразумительный вид.
У Андрея Вознесенского или Сергея Есенина – любимых авторов Семена – музы были великолепными, очаровательными умницами-красавицами! Пегасов к гениям не присылают…
Больше он никуда не отсылал текст о «молодцеватом советском солдате», убедившись в верности первой оценки, которую в детстве поставила мать. Она всю жизнь преподавала русский язык и литературу, поэтому лучше других знала, что можно печатать для всеобщего обозрения, а что надо сразу сдавать в макулатуру.
Только на последнем месяце обучения в училище ему пришлось работать над выпускным альбомом. Он рисовал карикатуры на каждого своего товарища, и вместе с друзьями создавал на всех эпиграммы. Каждый курсант и курс получили свои «шедевры» курсантского творчества 7 , но самому автору пришлись по душе строчки, посвященные первому году службы, который все называли «Без вины виноватые»:
7
См.: Приложение №5.
Глава XX. Комсомольская переписка
Способность Пучика ввязываться в маленькие делишки с мутным содержанием и неясным окончанием хорошо была известна во взводе и за его пределами. В каждой части есть человек, который умеет находить приключения на то место, где соединяются наглаженные строчки галифе. Вот и Пучик рьяно организовывал семинары, где пытался распределить ответы каждому курсанту; узнавал экзаменационные вопросы и делал заходы на «свой» билет; призывал к сбору денег непонятно на что; участвовал в различных конкурсах, и почти всегда оказывался виноватым в том, что не доводил дело до конца. Ему не было равных в красивых призывах и в незавершенной работе. Таранов с Дымским смеялись над товарищем, и радовались его незлобным аферам, порой принимая в них самое непосредственное участие. Так, с помощью Матвея они разнообразили свои будни.
Однажды Пучик принес конверт с необычной надписью адресата – «секретарю комсомольской организации». В батарее было четверо комсомольских вожаков, но Таранов – ближе всех. Естественно, почтальон вручил конверт ему, и встал над душой: «Вскрывай! Читай!» Отвертеться от назойливого Пучика мог только Рыжий, посылая того в лицо настолько далеко, как только позволял его цинично подвешенный язык. Таранов с друзьями был мягче, чем с командирами, и вскрыл конверт в ожидании очередной подставы.
– «Уважаемые товарищи курсанты! К вам обращаются комсомолки города „Г“. Мы приняли решение шествовать над вашим воинским подразделением и помогать вам в нелегкой армейской службе»… Таранов читал текст и улыбался. Он чувствовал, что Пучик ввязывает его в очередную авантюру, но еще не понимал, что в ней плохого. Мало того, ему в эту минуту захотелось первым пойти строевым курсантским шагом к находчивым девушкам.
– Класс! – как будто чувствуя мысли друга, подхватил предложение комсомолок Марк. – Давайте им ответим. Громкие читки писем о личной жизни незнакомок скрасят наши вечера в казарме!
– Лучше перед сном. Предлагаю вести с ними индивидуальную переписку, тогда мы узнаем и про девичью интимную жизнь, – добавил Муля, и его идея заинтересовала большинство.
Курсанты в курилке расслабились после обеда, Муля наигрывал что-то на гитаре, Генка курил, а Марк доводил до блеска голенища сапог, на которые нечаянно капнула вода. Таранову ничего не оставалось, как провести шутливое собрание взвода, и написать молниеносный ответ в город «Г»: «Мы готовы! Работаем персонально!», – комсомольскому секретарю по адресу с конверта.
Через пару недель пунцовый от радости Пучик приносит ответ. Все удивились скорости работы почты. Из дома весточку месяц ждешь, а тут практически мгновенный отклик «от комсомольского секретаря – комсомольскому секретарю».
Вскрыли конверт, а в письме двадцать адресов и имен девушек!
– Вот чего не ожидал, так это бурной реакции южных красавиц! Неужели у них такой же темперамент?
Генка с Пучиком забыли личные обиды, и тут же скрутили двадцать именных листков с адресами, бросили их в пилотку Мули, и разыграли «девочек – мальчикам». Только Таранову сразу выделили комсомольского секретаря: «Кто с кем начал, тот с тем пусть и продолжает!» – подвел итог Рыжий, и включился в написание писем незнакомым очаровашкам далекого города «Г».
Но раньше всех ответ получил не младший сержант Бобрин, а Слон. Девушка ему писала, как здорово жить в соседней от города «Г» деревне, где у неё есть две коровы, пять свиней и кабанчик, десяток индюков и сотня гусей. С каким удовольствием она гоняет на тракторе «Беларусь» в местный клуб танцевать, пашет землю, решает задачи партии по сельскохозяйственным вопросам на черноземной земле, и так далее, и тому подобное. Громкая читка с комментариями, иногда веселыми, иногда сальными, разбавила время после обеда совершенно новыми ощущениями.
Никто не заметил ничего необычного и после второго ответа. Следующая девушка описывала Рыжему дождь и грузу в летнюю ночь, то, как она боится жить одна в двухэтажном кирпичном доме и ждет настоящего мужчину, способного её защитить. Самое забавное, что описание природы оказалось на двух листах! Марк успел бросить скромную реплику: «Слишком профессионально написано», – но его никто не услышал.
В третьем письме очередная девушка просила фотографию курсанта, и прислала взамен свою в открытом купальнике, с широкими бедрами и высокой грудью. Муля шастал по казарме важным, надутым петухом, показывал всем снимок красотки и интригующе спрашивал: «Как моя, а?»