Курсанты. Путь к звёздам
Шрифт:
Мало-помалу ситуация выровнялась во взводе и в батарее, появились первые проявления братства, землячества, товарищества. Легкие и добрые отношения Генки с Марком и Семеном стали тому примером. Ценить мужскую дружбу каждый из них умел, и по книгам знал, что тяготы и невзгоды армейской службы легче переносятся с друзьями. Некоторым командирам и сержантам приходилось держать некую искусственную дистанцию, уходить от панибратства, отгораживать себя невидимой внешне стеной от подчиненных: так им легче командавалось…
Остались позади вступительные экзамены, вовремя оглашены результаты работы мандатной комиссии, прошел нелегкий курс молодого бойца; Семен Таранов с Марком Дымским приняли присягу, и оба оказались в одном отделении, где командиром назначили младшего сержанта Гену Бобрина. Вот тогда-то впервые школьные выпускники и оценили армейское братство. Перед самой присягой курсанты гладили ночью парадную форму одежды. Два рабочих утюга на взвод, где некоторые курсанты впервые взяли в руки этот электрический прибор, – исключительно мало. Договорились будить друг друга по очереди. Марк гладил сонный, на рассвете, и нечаянно сжег себе брюки. «Поменять у меня нет никакой возможности. Прощай, присяга! Прощай мечта, любимая профессия!» – Марк со слезами на глазах смотрел на дыру, размером в ладонь. Генка, будучи дежурным по батарее, без лишних разговоров принес ему свои штаны, и остался в казарме с дырой на бедре…
Месяц до присяги им было категорически запрещено покидать стены училища, поэтому приезд в день присяги отца Марка неимоверно обрадовал друзей. Праздник стремительно влетел в казарму с криком дневального: «Таранов, Дымский! На КПП! Родня приехала!»
Помимо рассказов о доме и вопросов к первокурсникам, привезенных брюк, на замену спаленным, отец открыл две пол-литровые майонезные банки жареных грибов с картошкой. Эта домашняя пища, которую они с Марком не ели уже больше месяца, так запомнилась, что спустя годы, вкус этого чуть теплого, но такого аппетитного блюда, преследовал обоих в казарменной жизни наравне с любимой пахлавой или арбузами.
Напоминание о близких людях, беседы о доме и дворе, всколыхнули нормальную юношескую потребность в любви, девичьем общении, эротических воспоминаниях. Тут же полетели письма любимым с просьбами выслать фотографии или писать чаще. Переписка с девушками и родными – самое трепетное армейское явление: без писем из дома невозможно представить курсантскую жизнь.
Очень быстро Таранову прислала свою фотографию Оля. Похоже, что для этого случая она ходила в фотоателье, а не воспользовались услугами соседа с шестого этажа – Эльдара. Обычно он фотографировал на свой ФЭД дворовых знакомых. На снимке Оля чуть наклонила голову, на тонкой нежной ее шейке вилась маленькая серебряная цепочка. Взмахом бабочек тонких и густых ресниц девушка смотрела прямо в объектив красивой незнакомкой из типового набора открыток «Актеры театра и кино». Курсантов по взводу Семена она восхищала: «Прямо, кинозвезда!», – а он грустил по запаху густых волос и аромату розовой кожи, которая совсем не темнела летом. Но от этого так сладко было целовать нежные светленькие волосики, пробираясь маленькими поцелуйчиками все ниже и ниже, затаив дыхание, надеяться на большее, и останавливаться только от ее робкого смущенного «нельзя».
Эти воспоминания застигали в любой момент: на лекциях, за чтением воинских уставов, в наряде. Но особенно яркие фантазии возникали ночью, чтобы продолжаться эротическими снами и ночными поллюциями. Как и другие парни, Таранов попал в эту добровольную колею в жестком отборе на пике юношеской гиперсексуальности, где физиология диктовала свои законы. Нормальные для гражданского человека мужские предпочтения и плотские желания оставались где-то далеко-далеко: в письмах, мечтах, за высоким кирпичным забором, разделившим сегодня и вчера на две совершенно разные и неравные части.
Глава IV. Тяжело равнение вне строя
– Товарищи курсанты!? – громкий голос младшего сержанта Бобрина, первым заметившего офицеров, заставил курсантов встать. Загромыхали сапоги, упала пара табуреток, взвод вытянулся в приветствии «смирно!» перед вошедшим замполитом и молодым лейтенантом. Если майора по кличке Череп, с большой головой и блестящей лысиной, Таранов несколько раз встречал на территории училища, то юного офицера разглядывал с любопытством. Возможно потому, что он, как и остальные, примерял его роль на себя.
Замполит дивизиона сел за стол, а лейтенант самозабвенно заговорил какие-то слова из очередного партийного пленума. Постепенно Таранов прислушался:
– Вчерашним школьникам не привыкать к конспектам и тетрадкам, лекциям и семинарам. – За трибуной в еще непривычном для себя амплуа выступал лейтенант Бочаров в новенькой парадной форме. Вчера утром его представили личному составу, как командира второго взвода десятой батареи четвертого дивизиона, а сегодня он уже проводил политинформацию.
Голос лейтенанта немного дрожал от волнения, но выступал он без бумажки, пытаясь смотреть в глаза своим первым в жизни подчиненным. В казарменном проходе между кроватями поставили табуретки рядами, и получился импровизированный актовый зал. Выпускник этого года – за тяжелой трибуной с гербом СССР. Рядом – массивный стол президиума с замполитом в очках. Вокруг голые стены, и впереди полсотни стриженных парней, младше него на 4—5 лет, которые оценивающе смотрят на своего начальника.
– Вы сознательно шли учиться профессии офицера, заранее готовили себя к тяжестям и невзгодам армейской службы. Многие из вас наблюдали военную службу не понаслышке, а дома, в семьях потомственных офицеров. Все вы помните и знаете: защита Родины особо ценилась в нашем Отечестве на протяжении многих веков. В советской стране профессия военного – уважаемая и почитаемая…
Он говорил долго, немного монотонно, но к концу своей речи уверенно и спокойно. Только большинство его слушателей утомились дежурными лозунгами и призывами, клевали носами, кое-кто прихрапывал. Замполит что-то писал себе в тетрадку, и строго посматривал сквозь золотую оправу на курсантов в первых рядах.
Историческими романами, военными приключениями и детективами зачитывался Таранов все детские и юношеские годы. Алексей Толстой, Валентин Пикуль, Александр Куприн в его домашней библиотеке стояли на видном месте, как и у других почитателей отечественной литературы. Героические примеры последней войны ежегодно демонстрировал советским зрителям кинематограф и центральное телевидение с замечательными лентами «Офицеры», «Горячий снег», «Отец солдата», «Четыре танкиста, и собака».
Фильм «В бой идут одни старики» хотелось пересматривать повторно, и там постоянно находились новые и новые слова, жесты, сюжеты, примеры для подражания. Таранов смотрел некоторые киноленты по несколько раз и, как в книгах, всегда ставил себя на место главного героя. Временами погибал с красным знаменем в руках, шел на расстрел, как юный барабанщик, но чаще победоносно побеждал и выживал.
Сегодня он впервые слышал речь своего взводного командира, но чувство потока, одинаковости таких речей не проходило. Доклады, митинги, собрания и прочие мероприятия «для галочки» становились неотъемлемым атрибутом новой, теперь уже курсантской, жизни. Прослужив всего месяц с небольшим, ему стало вполне ясно, что начинаться подобное словоизвержение должно дежурными словами: «Товарищи! Генеральный секретарь ЦК КПСС в своем докладе на 24 съезде…» Или «Выполняя решения октябрьского пленума центрального комитета коммунистической партии…» А заканчивались речи призывами: «Пятилетку в четыре года…!» или «Да здравствует!..» и им подобным.