Кусатель ворон

Веркин Эдуард Николаевич

– А еще что-нибудь кроме кургана есть? – поинтересовалась Снежана. – Все равно застряли. Может…

Снежана огляделась.

– Пляж какой? – предположила она.

– Тут страус Прошка, – сказал Пятахин. – Это лучше всякого пляжа.

– Сам ты Прошка, – огрызнулась Снежана. – Если тебе нравятся страусы, то можешь сам с этим страусом целоваться.

– Есть родник, – перебил Капанидзе. – Главная у нас тут достопримечательность. Ефимов Ключ.

Я стал есть очередное яйцо. Люблю вообще-то всю эту этнографию. В каждом районе свои истории, свои закорючки и свои заморочки. Все эти крокодилы

в болотах, гигантские щуки в ручьях, тайные тропы в параллельные измерения, заброшенные церкви с застрявшей в стенах нечистью, клады, само собой. Истории про клады я особо любил.

– Это родник такой, – пояснил Капанидзе. – Его нашел Ефим…

– Погоди, погоди, расскажу, – перебил Пятахин. – Жил сто лет назад Ефим, известный охотник на выхухоль…

– Кузнец, – поправил Капанидзе. – Он кузнец был.

– Кузнец. И вот пошел этот кузнец на охоту на выхухоль…

– Зачем кузнецу на охоту? – удивился Капанидзе. – Он за грибами пошел на Алешкино болото, хотел груздей насолить. А на него накинулись волки – у нас тут всегда волков полно водилось. Ефим, конечно, мужиком был здоровенным, он раз – одного волка поймал, схватил его за лапу и давай над головой вертеть и других волков этим волком зашибать. И почти всех уже перебил, но оступился.

– Ай-ай-яй, – помотал головой Пятахин.

А остальные со вниманием слушали, серьезно. Наверно, потому что Капанидзе рассказывал.

– Тут волки на него и накинулись. Короче, всего искусали вдоль и поперек…

Все окончательно отвлеклись от яичного завтрака, заинтересовались, про яйца забыли, все, кроме Пятахина, само собой, он слушать-слушал, но про яйца тоже не забывал.

– Его искусали до смерти, и он полз три дня через леса, – вставил Пятахин. – Я так и знал.

– Не мешай человеку рассказывать, – неприветливо произнес Листвянко и сплюнул скорлупку. – Я тут историю слушаю, между прочем, а ты мне совсем не нравишься. Мне кажется, надо тебе сломать все-таки пальцы.

Пятахин сдвинулся в сторону, Капанидзе продолжил.

– Всего, значит, волки искусали, – продолжил Капанидзе.

И сам не удержался, достал из кармана яйцо и тоже стал есть.

– Волки его искусали, он потерял почти всю кровь и три дня полз по лесу. И вот когда он собрался уже помирать…

Капанидзе поднялся с табуретки и принялся ходить по веранде с драматическим видом, чистить в ладонь яйцо и шевелить в задумчивости лбом, а все мы стали на него смотреть. Потому что у Капанидзе был интересный голос, я это только сейчас заметил. Такой, который можно слышать по радио и по телевидению, когда про тайны тамплиеров рассказывают или про пришельцев, как они всяких шизодов похищают и выкачивают у них желудочный сок. Как-то хочется слушать.

– И вдруг Ефим увидел оленя, – сказал Капанидзе. – Старого такого, с поломанными рогами и с разорванным брюхом. Олень тащился по лесу, хрипел и умирал, кишки почти вываливались. Этот олень поглядел на Ефима…

– Как Жохова на меня, – вставил Пятахин.

Капанидзе поглядел на Жохову. Та покраснела, смутилась и едва не подавилась яйцом.

– И ушел дальше, – продолжил Капанидзе. – А Ефим совсем потерял сознание и упал в мох. Сколько он так пролежал – неизвестно, однако, когда очнулся, увидел, что перед ним стоит

олень. Это был тот самый олень, со сломанным рогом. И на брюхе у него были свежие затянувшиеся шрамы, и вообще олень выглядел здоровым. Тогда Ефим собрал все свои силы и пополз по оленьим следам. Он полз и полз, а потом вдруг выполз к роднику.

Пауза.

Со стороны леса послышался протяжный печальный звук, похожий на предсмертный стон собаки Баскервиллей. Я подумал, что это тоскует страус Прошка, тоскует по своей далекой и недостижимой жаркой родине, замерзая среди сиротливых русских болот.

– Совсем небольшой родничок, может, в ведро шириной.

Капанидзе показал руками.

– Иван-чай вокруг, золотой корень, другие травы. Вода синяя-синяя, спокойная-спокойная. Ефим дополз и лицом прямо в воду упал, стал пить, пить. И вдруг чувствует – ничего у него не болит. Ни руки, ни ноги, ни голова. И жар вроде как прошел, и вообще раны затянулись.

Капанидзе замолчал.

– Тогда Ефимка и понял, что не простой он родник нашел, совсем не простой, а с живой водой.

– Как это? – спросила Жохова.

– Живая вода, – повторил Капанидзе. – Вполне себе обычная штука. Только редкая. Стоит выпить немного – и будешь жить долго и без болезней.

– Биологический регулятор, – авторитетно пояснил Гаджиев. – Такое бывает.

– Но Ефим нашел не просто живую воду, – Капанидзе перешел на шепот.

Он оглядел всех нас как-то по очереди и зловеще улыбнулся.

– Он нашел что-то другое, – сказал Капанидзе. – Что-то совсем…

Жохова вдруг подпрыгнула и выбежала с веранды, подавилась, наверное. Или все-таки клоп закусал.

А Капанидзе продолжил:

– Вернулся Ефим домой и стал жить. И все у него в жизни дальше получалось очень и очень хорошо. Женился удачно, красавицу редкую за себя взял, и дети у него умные и красивые получились, все профессорами стали. И прожил сам долго, сто десять лет почти – и никогда-никогда не болел, в сто лет ось от вагона на плечи забирал. Богато прожил, все у него было, скота много и амбары полные, и червонцев царских скопил в чугунах. В своей постели помер, книжку читал про Анжелику, прочитал, улыбнулся и помер. Вот так.

Мы молчали. Нкоторое время. А потом, через минуту, Снежана спросила осторожно:

– И что все это значит?

Капанидзе пожал плечами. Взял табуретку, посмотрел, отбросил в сторону, во двор.

– А чего непонятного? – спросил Гаджиев. – По-моему, все понятно. Говорю же, биологический регулятор.

– Мне ничего не понятно, – сказал Листвянко. – Все очень даже непонятно. Если это не совсем живая вода, то какая тогда?

– Сказки все это, – сказал я. – Ключ здоровья и счастья в одном разливе?

– Точно, – кивнул Капанидзе. – Ефим так и говорил. И здоровье, и счастье, и вообще, удача.

– Что за ручей? – спросила Александра, отряхивая с пальцев яичную скорлупу.

– Источник вечной жизни, – пояснил я.

Александра не поняла. Наверное, решила, что я это образно.

– И где же этот ключ? – поинтересовалась Снежана.

Капанидзе пожал плечами сильнее.

– Пересох, – заключил Пятахин. – Могу поспорить. Так ведь всегда бывает, какому-то Ефиму здоровье и полные амбары, а простому русскому поэту…