Кусатель ворон
Шрифт:
Поэтому населением Ефимов Ключ в наши дни тоже не изобиловал, обитали в нем почти исключительно старушки, да и то в исключительно небольшом количестве, семь штук. Мужеского полу было и того меньше: пасечник Дрынов – мужик лет шестидесяти-восьмидесяти, обладатель многочисленных ульев, грибоварни, смолокурни, крупорушки, других приспособлений, позволяющих сбирать дары природы и перевоплощать их в наличность, да Давид Капанидзе, молодой человек десяти, наверное, годов.
Дрынов жил в Ключе только в сезон. Старушки собирали и сдавали ему грибы и ягоды, Дрынов чинил им печки, колол дрова, привозил
Капанидзе обитал в деревеньке круглый год, потому что родители его зарабатывали где-то на Севере большие деньги, а он пребывал здесь под присмотром бабушки. Собственно, Капанидзе стал первым жителем, которого мы в Ключе увидели, утром в день прибытия, он сидел на камне возле дороги и ел огурцы. Делал он это методично – огурцов рядом с ним стояла целая корзина, и, судя по решительному виду, Капанидзе намеревался съесть большую ее часть.
– Привет, – сказал Капанидзе, когда мы подошли. – Огурцов хотите?
Мы с подозрением поглядели на корзинку.
– Девать некуда, – пояснил Капанидзе. – Наросло… Я каждый день полкорзины съедаю, а меньше не становится. Берите.
– Радиоактивные? – поинтересовался Пятахин.
– А как же, – ответил Капанидзе и откусил от огурца, обрызнул окрестности зеленым соком. – У нас тут все радиоактивное.
– Радиоактивных возьму.
Пятахин взял огурец, откусил, кивнул. Мы все тоже взяли, тоже откусили. Огурцы оказались вполне питательные. Наверное, даже лучше суздальских. Одновременно мясистые и свежие.
– А вы кто? – поинтересовался Капанидзе, жуя. – Туристы?
– Туристы, – настороженно ответил Жмуркин. – У нас автобус сломался. То есть в дорогу провалился, там…
Жмуркин кивнул в туман, клубившийся у подножья холма, далеко, очень далеко от нас. Какой-то странный оптический эффект возник, мы вроде бы поднимались в гору, и туман был внизу… и одновременно я совсем не чувствовал себя на возвышенности.
– Провалились там, – указал Пятахин. – На дороге.
– Ага, – понимающе кивнул Капанидзе. – У нас тут все время кто-то проваливается. Каждый год по три раза. Дорога расшатана – вот что, асфальт тридцать лет назад делали, между прочим.
Он зевнул, зашвырнул огрызок огурца в кусты.
Я почему-то подумал, что ему эта фамилия очень идет. На грузина не похож, но посмотришь, и сразу видно – Капанидзе. Белобрысый, с голубыми глазами такой Капанидзе.
– Трактор есть у Дрынова, – сказал он. – Только Дрынов сейчас ульи в лес повез, дня через три вернется. Может, через четыре.
Жмуркин нахмурился, почесал подбородок. Лаурыч тоже почесал.
– Телефона у нас нет, – предупредил Капанидзе. – И сотовой связи тоже – вышка не добивает. И электричество не работает – в прошлом году все провода срезали.
Снова повеяло смолой и кедрами, а еще, кажется, земляникой. И киви. Точно, почему-то тут пахло киви.
– Так и знал, – протянул Пятахин. – Здесь ничего нет, кроме радиоактивных мутантов-людоедов. Это все происки Жоховой – я видел, она всю ночь в автобусе дьяволам поклонялась.
Жохова кинула в Пятахина шишкой, промазала, попала в Герасимова. Он миролюбиво улыбнулся. Спокойные они в баторе, все молчат больше. Интересно, а чем все-таки Герасимов
На всякий случай я его сфотографировал – вдруг тоже куда пропадет. А мне он не улыбнулся.
– А что тут у вас вообще есть? – поинтересовалась Снежана. – Если электричества даже нет?
– Барак есть, – ответил Капанидзе. – Если хотите, могу пустить, пока погода сухая.
– Барак… – поморщилась Снежана. – Зачем нам барак?
– У нас все в нем останавливаются.
Капанидзе улыбнулся.
– Оставайтесь, – предложил он. – Вы далеко от шоссе забрались, почти семьдесят километров, так что…
– Как это семьдесят километров?! – удивилась Снежана. – Мы всего час шагали!
– До этого мы еще долго ехали, – напомнил Пятахин. – И теперь мы в глушах! Маньяки, красавицы, бензопилы, Иустинья.
– Ладно, пусть барак, – согласился Жмуркин. – Пока то да се, посидим немного в бараке.
– Пойдемте, провожу, – улыбнулся Капанидзе. – Это недалеко совсем. Километра полтора.
Деревня Ефимов Ключ была какой-то не такой. Улицы отсутствовали, дома стояли как им было удобнее, в полной анархии, точно их рассыпали сверху горстью, без порядка и плана. Между домами желтели тропинки, вокруг трава, цветы, сирень. Сами дома походили на игрушки – маленькие, с ловкими ставнями, с резными наличниками, с фигурками и узорами, с обязательным балконцем под каждой крышей, с таким маленьким, на который могла выйти разве что кошка. Дома, выкрашенные в свой цвет, но вообще одинаковые, срубленные явно одной рукой. Возле каждого стояли обязательные вросшие в землю ворота, судя по глубине врастания, не открывавшиеся не один десяток лет, низенькие и очень косые заборы, меж которых блуждал мелкий скот, в основном курицы, гуси и козы, и парочка тяжелых индюков, мрачных, похожих на броненосцы. А на воротах сидели кошки, толстые, меховые, какие-то не совсем настоящие, в нашу сторону они и не посмотрели, очень гордые.
Ни грязи, ни людей, ни поленниц.
Во всех деревнях, где мне приходилось бывать, грязь присутствовала в обязательно-огромных количествах, поленницы громоздились до небес, люди тоже встречались. Здесь нет.
И тишина, и разговаривать не хотелось. Странно как…
Колодцы. Они попадались в неожиданных местах, глубоко вросшие в землю, черные, прогнившие. Я заглянул в один и обнаружил, что вода глубоко-глубоко, метров десять, не меньше, солнце проскользнуло мимо моего плеча…
В нос ударил затхлый болотный запах, почти вонь, резануло по глазам, я отпрыгнул в сторону.
– Загнили колодцы, – пояснил Капанидзе. – Давно уже. Вода замерла. Так что мы в ручье набираем.
– А почистить нельзя, что ли? – спросил Жмуркин.
Капанидзе пожал плечами. Ясно. Некому чистить. Пошагали дальше.
– Красиво тут у вас, – сказал Пятахин. – Просто курорт.
– У нас тут страус еще живет, – сказал Капанидзе. – Он…
– Страус – это да, – перебил Пятахин. – А у нас вот Жохова дьяволов вызывает, прикинь?
– Два года назад из Австралии привезли, – не заметил Капанидзе. – Страуса. Там у баб Тани дочка живет, в Австралии.