Кутящий Париж (сборник)
Шрифт:
Роза остановила на нем пристальный взгляд. Молодой человек замолчал, растерявшись, точно испугался, что выдал свою заветную мысль. Он тяжело вздохнул и прибавил:
— Нет, мне здесь больше не житье!
Мадемуазель Превенкьер встала и приблизилась к окну. Зелень аллеи, освеженная поливкой, блестела, яркая и густая, под лучами солнца. На фоне безоблачного неба с радостными криками реяли ласточки, догоняя одна другую. Экипажи катились, плавно покачиваясь в такт ритмической рыси породистых лошадей и увозя в Булонский лес катающуюся публику, которая видимо наслаждалась чистым воздухом утра. Здесь все дышало весельем, здоровьем, жизнью. Роза перевела глаза на
«Он любит меня, — подумала она, — и потому он не в силах оставаться здесь дольше. — При этой мысли ей тотчас представилась мужественная, изящная и гордая фигура Томье. — А тот, любит ли он меня в самом деле? — спросила себя девушка. — И если б я его оттолкнула, если б ему пришлось для того, чтобы заслужить мою руку, перенести серьезные, суровые испытания, взялся бы он за это с такой же смелостью, пренебрегая своими привычками, вкусами и удобствами? Трудно поручиться за это! Но ведь тот — очаровательный Томье, тогда как этот только славный Проспер!» Она сравнила их между собою и мысленно сделала выбор. С некоторым чувством стыда мадемуазель Превенкьер убедилась, что она не стала бы колебаться между братом Сесили и любовником госпожи Леглиз. Тут до ее слуха донеслись слова отца, который говорил Просперу:
— Смотрите, не решайтесь опрометчиво. Как знать, может быть, и в Париже мы отыщем для вас место, которое вам понравится?
Тот не отвечал и отрицательно тряхнул головою. Роза не спускала с него глаз; выражение горя и решимости на его лице заставило сжаться ее сердце. Он действительно страдал и ничем не заслуживал своего горя. Молодая девушка с горечью подумала о несправедливости жизни, которая устраивала так, что одни, недостойные счастья, получали его без всякого труда, тогда как другие, вполне заслуживавшие его своей добротой, мужеством, бескорыстием, были безжалостно обречены на неисходное горе. Внутренний голос нашептывал ей: «От тебя зависит водворить здесь нормальный порядок вещей. Привлекательный порок, готовый восторжествовать, может быть побежден, а погибающая откровенная добродетель может взять над ним верх через тебя. Произнеси же решительное слово, прикажи этому честному малому, который тебя любит, не уезжать, этого блестящего виртуоза ухаживания за женщинами, который женится на тебе ради твоих денег, предоставь опять его светским капризам. Ты колеблешься? Разве ты его любишь?» Молодая девушка не хотела ответить себе на этот вопрос, не хотела сознаться, что Томье обворожил ее до такой степени. Но она не сказала Просперу того, что следовало сказать, чтобы заставить его остаться.
— Любезный друг, — продолжал Превенкьер, — допустим, что я снабжу вас всевозможными рекомендациями, каких вы только пожелаете, к моим корреспондентам в Трансваале. У меня есть там компаньон, человек умнейший, который примет вас с распростертыми объятиями, если вы осуществите свое намерение туда отправиться. Но нет никаких данных отрицать, что вы не извлечете пользы из своих открытий здесь с неменьшим успехом. Если вам нужны деньги, я их дам.
Проспер покраснел и отвечал с протестующим жестом:
— Я искренно благодарен вам, сударь, но ясно вижу, что мне никогда не удастся применить своего способа в Европе в широких размерах. Если б я решил поехать в Испанию на медные рудники, то, без сомнения, достиг бы хороших результатов. Однако максимум действия можно достичь лишь при обработке золота. Я могу изменить в один день способ обработки руд, сократить на восемь-десять процентов задельную плату рабочим и удвоить количество добытого золота. Если я буду производить опыты в широких размерах, производительность рудника будет громадна, а выгода до того поразительна, что в горнозаводской промышленности, без сомнения, произойдет совершенный переворот. Вот почему я хочу уехать. Большую роль в моем решении играет самолюбие. Я буду гордиться своим успехом, буду гордиться тем, что сумею доказать достоинство моей комбинации, важность моего открытия. Но прежде всего мне лестно убедить других, что я не пустой фантазер, каким меня считали, относясь ко мне свысока.
Проспер поднял голову; его лицо, горевшее воодушевлением и смелостью, стало казаться красивым. Подкупленный энтузиазмом молодого изобретателя, Превенкьер ударил его по плечу и сказал:
— У меня сердце радуется за вас, милейший Проспер! Редко можно слышать такую смелую речь. Отдаю себя в ваше распоряжение. Чего вы от меня хотите?
— Дайте мне, сударь, письмо к вашему компаньону. Тогда я немедленно отправлюсь в Преторию, и, если мне будут доставлены средства применить к делу свои открытия, я рассчитываю, что вы в скором времени услышите обо мне.
— Хорошо. Придите два дня спустя. Таким образом, вы успеете обдумать те условия, на каких я должен уполномочить вас там. А в каком размере нужны вам капиталы?
— Мне их совсем не требуется, сударь. Из Европы я повезу в большом количестве нужные мне продукты, потому что, едва успеют обнаружиться первые достигнутые результаты, Правительство назначит громадную пошлину на эти вещества. Но у меня скоплено тридцать тысяч франков, которые я и употреблю на эту покупку. Не бойтесь, эти деньги не пропадут! Они мне принесут тысячу на сто, если мое предприятие удастся. А его успех для меня несомненен.
В Превенкьере тотчас проснулся делец.
— Не дать ли вам еще такой же суммы, чтобы удвоить ваши запасы?
— Если это доставит вам удовольствие, — улыбаясь, отвечал Проспер. — Я был бы счастлив, если бы вы первый получили прибыль от моего труда.
Превенкьер обменялся с Розой сконфуженным взглядом. Самоуверенное и великодушное обращение инженера так странно отличалось от внутренней сдержанности отца и дочери, что в одну минуту их взаимные отношения резко изменились в его пользу. Он явился просить услуги, а теперь точно оказывал милость.
— Итак, дело слажено! Вы придете через два дня с окончательным решением, устроив все нужное, а я распоряжусь насчет того, чтобы водворить вас на приисках.
— Мне только этого и надо. Значит, в конце недели я могу пуститься в путь.
Проспер повернулся к Розе, молчаливый и смущенный, и тихо сказал ей растроганным тоном:
— Вероятно, я долго не увижу вас теперь, сударыня. Знайте же, что я уношу с собой беспредельную благодарность за вашу доброту к моим близким. Благодаря вам, моя сестра пользуется независимостью, а мой отец доживает век в спокойствии. За это я ваш должник до конца дней. Будьте уверены, что я вас никогда не забуду и что вдали от родных меня будет поддерживать уверенность в вашей постоянной заботливости о них.
Слезы навернулись ему на глаза, он не успел смахнуть их вовремя и, видя, что Превенкьер и Роза растроганы этим, воскликнул с жестом досады:
— Простите меня! Я смешон, но мне не удалось преодолеть себя.
Его голос прервался; поклонившись отцу с дочерью, молодой человек, не рискуя больше произнести ни слова, отворил дверь библиотеки и вышел.
Оставшись вдвоем, Превенкьер и Роза стояли с минуту в раздумьи, потом банкир покачал головой и сказал:
— Этот молодой человек любит тебя, дитя мое; ты не знала этого?