Куявия

Никитин Юрий Александрович

– Пусть едет, – ответил он неуверенно. – Они страдали, они любили, им нелегко было друг без друга… так пусть же хоть сейчас…

Ратша закричал:

– Ты не понимаешь!.. Ты все делаешь не так!.. Мы не должны, не должны так!.. Пойдем, догоним, отнимем!

Иггельд покачал головой.

– Нет.

– Почему?

– Это неправильно.

Ратша заорал:

– Это для тебя – неправильно! А для меня – правильно! И вот для них, посмотри, правильно!

Народ неуверенно зашумел. Кто-то в задних рядах обнажил меч и помахал в воздухе, пуская

в глаза Иггельда слепящие солнечные блики.

– Я не пойду, – ответил Иггельд. Он ощутил, что голос звучит нетвердо, повторил: – Не пойду! Все-таки это неправильно.

Ратша тоже уловил колебание, прокричал:

– Малыш меня послушается?

Иггельд буркнул:

– В какой-то мере. Если не потребуешь особенного…

Ратша вскарабкался на загривок, начал пристегиваться ремнями, лицо злое и решительное, крикнул вниз:

– Кто со мной еще?

Мужчины в страхе отступили, но, к их удивлению, вперед выдвинулся один немолодой суровый воин в посеченных доспехах. Глаза смотрели прямо, на лице отражалась отвага.

– Что можешь ты, – сказал он кратко, – то смогу и я.

Ратша свесился, протянул руку. Послышался звучный хлопок, ладони сомкнулись, Ратша дернул на себя, но воин не взлетел, как ожидал Ратша, поднялся медленно, осторожно, сел сзади и начал по-хозяйски разбираться с ремнями.

– Как его заставить взлететь? – крикнул Ратша.

– Не надо этого делать, – сказал Иггельд. – Нехорошо. Но… как хочешь.

Он подошел к морде дракона, сказал громко:

– Слушай Ратшу. Вот он у тебя на шее. И… возвращайтесь поскорее!

Ратша тут же заколотил в нетерпении обеими ногами.

– Взлет!.. Вверх!.. Да быстрее, жаба с крыльями!

Кожаные шторы на глазах дракона медленно поднялись. Иггельду стало не по себе от устремленного на него непонимающего взгляда. В глазах дракона укор, изумление, немой вопрос.

– Ладно, – ответил Иггельд, морщась. – Здесь близко. А потом сразу завалимся есть и отдыхать. До-о-олго!.. Потерпи немного. Понимаю, ты устал… Давай, лети! Слушайся Ратшу.

И возвращайтесь скорее. Больше я никогда тебя не отпущу… без себя.

Ратша злился, выходил из себя, будто младший брат Придона не тащился на телеге, а уносился на крылатом драконе, Малыш наконец поднялся, присел было, чтобы метнуть себя в воздух, но в усталых лапах не осталось прежней силы, вздохнул, пробежался, пугая людей, лишь на дальнем конце площади тяжело поднялся в воздух, резко повернул, чтобы не удариться о высокие стены домов, пронесся над головами. Иггельд успел увидеть его морду и устремленный на него любящий взгляд, подумал, что это он, Иггельд, помнит только о своем Черныше, других в сердце не пускает, но этот Малыш его любит, обожает, любит верно и преданно, всегда старается угодить, понравиться, чтобы любимый родитель похвалил его, ведь он, Иггельд, и для него – обожаемый и всемогущий родитель…

– Возвращайся быстрее, Малыш, – прошептал он. – Ты… мой дракон. Мой ребенок. Я тебя очень люблю.

* * *

Ночь наступила

непривычно рано, в горах привык встречать наступление темноты позже. В окна сыро тянуло болотом, фонтаны продолжают разбрасывать водяную пыль, звезды расплывчатые, подмигивают, как портовые шлюхи, в то время как в горах смотрят чисто и строго. Трупы из сада уже убрали, уцелевшие птицы в ночной тиши пели громко и старательно, словно отрабатывали щедрое жалованье.

До поздней ночи осаждали князья, беры, наместники, управляющие, а он, как мог, распоряжался, потому что все смотрели только на него, как на верховного распорядителя, только от него ждали этих самых правильных указаний, решений, законов. Только под утро, когда Черево вытолкал неуменьшающуюся толпу за двери, он сел на подкашивающихся ногах за стол. Черево сам поставил перед ним тарелку с холодным мясом, отправил слугу за вином, спросил встревожено:

– Что-то случилось?

Иггельд, белый как полотно, смотрел в окно. Звезды меняли цвет, подмигивали, расплывались в тумане. Показался узкий серпик, полупрозрачный, истончающийся на глазах.

– Ратша не вернулся, – проговорил он.

Черево взглянул быстро, в глазах промелькнуло нечто, чего Иггельд не уловил, повернулся к светильнику и добавил огня.

Иггельд по спине вельможи видел, что тот думает, но сказать не решается.

– Ратша – герой, – сказал он неуверенно. – Но там еще и Малыш… Малыш один может разогнать целую армию!

Черево наконец повернулся, взглянул прямо в глаза.

– Прикажи, утром пошлю туда отряд, – предложил он. – Думаю, уж прости, этот Ютлан, так он назвался, поехал дальше. А твой вспыльчивый друг и дракон… остались. Прикажешь похоронить их там?

Иггельд запустил обе пятерни в волосы, рванул. Боль не отрезвила, вскричал от боли в груди:

– Но почему?.. Почему я только теряю?.. Черныш, Яська, Антланец, Бакула, Худыш, да всех не перечислить, а теперь еще и Ратша? А Малыш, мой Малыш, я же мог тебя остановить, ты же не хотел лететь, ты все чувствовал, ты знал, но… послушался! Что за безумие пронеслось по нашим странам, выкашивая лучших, устилая землю телами молодых и сильных, а ручьи наполняя кровью?.. Боги, я все отдам, от всего откажусь, только сохраните мне Ратшу и… Малыша!

Черево в полнейшей беспомощности развел руками.

– Даже боги не могут свершившееся сделать несвершившимся. Иггельд, возьми себя в руки. А затем и страну. Если оставить так, как было при Тулее, то и получим, что было при Тулее. Как это ни противно нам, куявам, но кое-что надо взять от Артании. И даже от артанскости!

* * *

Мир застыл, потерял краски. Иггельд улетел на прекрасном драконе, растворился в синем безоблачном небе, шли дни, а вчера в Арсу прибыла повозка с гробом. Ютлан к Придону не успел, не успел… Волхвы сказали, что чужие маги сумели задержать в пути на целые сутки. Если бы застал Придона живым, все было бы иначе.