Куявия
Шрифт:
Иггельд сцепил зубы, в глазах потемнело от бессильной ярости.
– Да гори оно все… – прорычал он. – Все равно я – конченый человек… Малыш, жги этот дом!
– Зачем? – вскрикнул Ратша, но осекся, дракон круто развернулся, уже пронеслись над домом, зашел сбоку и, снизившись так, что едва не задел крышу, выпустил длинную струю огня. Они уже пролетели, а за спиной звенели отчаянные крики, шум, треск.
Дракон развернулся снова, на этот раз всадники держали луки натянутыми. В воздух взвился рой стрел. Все целились в грудь дракона, где у него сердце, и, к счастью,
Они пронеслись над крышами, Ратша оглянулся, заорал ликующе:
– Ты прав!.. Ее вывели из дома… Быстрее, да быстрее же!..
Дракон развернулся по крутой дуге, ремни затрещали и врезались в их тела. Двое воинов бегом уводили Блестку от горящего дома к соседнему. Ратша ухватил дротик и приготовился метнуть, но те бегом затащили Блестку в дом. Малыш со злости плюнул огнем с такой силой, что сорвало крышу, пламя влетело вовнутрь через окна и сорванные двери.
Когда в третий раз поднялись над домами, Ратша торжествующе орал и указывал на третий, последний дом. Такой же, как и другие два, трехэтажный, из толстых бревен, с затейливой деревянной резьбой, возвышался несколько в стороне, а два уже горели ярким пламенем, настолько жарким, что никто и не пытался тушить, люди метались, открывали двери конюшен, выпускали коней, а огонь перебрасывался на сараи, пристройки…
– Жги и третий! – кровожадно прокричал Ратша. Он размахивал дротиком. – Больше некуда скрыться!
Иггельд заколебался, дракон уже развернулся и угрожающе шел над мечущимися людьми, стрелы звонко щелкали о его прочный панцирь.
– Жги! – наконец сказал Иггельд. – Большой дом! Вот этот!
Малыш с ликованием выпустил узкую струю огня. Ударившись о стену, она раскрылась, как раструб полевого лютика, стала похожа на огненную лепешку. Дракон пронесся над крышей, а когда развернулся, дом уже пылал, будто залитый горящей смолой.
Люди метались и кричали, за спиной орал и бросал дротики Ратша. Иггельд видел, как там внизу падали, пронзенные тяжелыми остриями, Ратша промахивается редко, уже приноровился к скорости дракона. Снизу несся людской крик и безумное ржание испуганных коней, но все перекрывал треск и рев огня, грохот рушащихся перекрытий. Дома горели, как стога сухой соломы, никто и не пытался спасти, погасить, даже не пытались вытащить оттуда добро, разбегались с криками, уводили женщин и детей.
– Вот она! – заорал Ратша.
– Где?
– Разуй глаза!
Пятеро мужчин уходили бегом, между ними легкая женская фигурка, крупный воин держал ее за руку. Дракон послушно пошел вниз, Ратша замахнулся дротиком, но бросить не решился, схватил меч, спохватился, сунул в ножны и обеими руками ухватился за ремни.
Лапы дракона коснулись земли, в тот же миг Ратша расцепил пряжку, с мечом и щитом прыгнул, скатился по спине, как с покатого холма. Пятки ударились о твердое, он с криком загородил дорогу бегущей пятерке.
– Иггельд!.. Хватай эту дуру!.. На жабу!.. Увози!..
Его меч взлетел, в воздухе рассыпались искры, раздался звон, трое из мужчин молниеносно ухватились за топоры и успели встретить натиск. Ратша зашатался под градом ударов, но доспехи держали, а двое из нападавших выронили древки топоров, один пытался ладонями зажать широкую рану в груди, другой просто осел, будто кончик меча достал не в середину лба, а подрубил коленные жилы.
– Увози! – прокричал Ратша, он умело отбивал удары третьего, а когда сразил, увидел набегающих воинов, их разинутые в гневе рты и вскинутые топоры, прокричал изо всех сил: – Увози Блестку!.. Будь мужчиной!
Он набрал в грудь воздуха, заорал дико, вздувая жилы на шее и вены на висках, ринулся навстречу. Иггельд все видел, Ратша бьется уже с десятком противников, бросился к тем, что тащили Блестку, повернулся к Ратше, тот успел указать на Блестку, лицо перекошено от нечеловеческих усилий сдержать натиск. Иггельд сделал шаг к ней, но лицо обожгло стыдом, повернулся и бросился к Ратше, врубился, разметал, огромный и страшный, как дикий зверь, закованный в доспехи. Вдвоем потеснили, опрокинули, но среди треска огня и падающих крыш их видели, слышался неумолчный свирепый крик, из огня и дыма появлялись все новые и новые полуголые тела…
Бой был страшен, они рубились сперва плечо к плечу, а потом уже спина к спине. Когда куявы не бегут, успел подумать Иггельд с мрачной гордостью, они чего-то стоят и в бою. Полуголые тела после каждого удара обильно окрашивались кровью, отступали, шатаясь, падали, мешая другим добраться и нанести удар, что чаще всего лишь царапал доспехи.
Головы гудели от пропущенных ударов, но войлочная подкладка под шлемом смягчала, они рубили и рубили, потом разом делали пару шагов в сторону, чтобы выбраться из-за вала трупов, и снова рубили, страшные, залитые кровью, озверелые, с горящими глазами и ненасытными мечами, сеющими смерть, Смерть, смерть…
Иггельд чувствовал, что руки начинают наливаться тяжестью, меч едва не выскальзывает из пальцев, бросил короткий взгляд на Ратшу, тот дерется, стиснув зубы, но, перехватив взгляд, буркнул:
– Дурак… Надо хватать ее…
– Сам дурак, – прохрипел Иггельд. Он принял на разбитый щит удар сразу трех топоров, одним ударом срубил две руки, а третьего ранил в плечо. – Сам…
Совсем близко в стене огня загрохотало, земля вздрогнула. Из пламени выкатились горящие черные бревна, одно ударило под ноги трем артанам, те с криками рухнули, а бревно, подпрыгнув, остановилось на их телах. Жутко запахло горелым мясом, раздались дикие вопли.
Ратша сказал саркастически:
– Пусть теперь рассказывают, как они поют под пытками боевые песни!
Жар высушивал пот и заставлял руки все еще подниматься и наносить удары, закрываться щитом. Иггельд рубился, едва успевая парировать удары, в голове звенело сильнее, меч вот-вот выскользнет из ослабевших пальцев. Рядом слышится хрип изнемогающего Ратши, Иггельд все думал, что бы сказать на прощанье, говорят же, что герои не уходят из жизни, не сказав последних слов мудрости, но то ли он не герой, то ли еще не последние мгновения…