Кузнец человеческих судеб
Шрифт:
– Ах, вот как, – понимающе кивнул адвокат лысоватой вытянутой головой. – Понимаю. Что ж. Я помню это дело, но, разумеется, в общих чертах, чтобы говорить о деталях, мне нужно заглянуть в архив. Хотя кое-что, возможно, сохранилось у меня в компьютере, – задумчиво проговорил он, теребя подбородок.
– Да. Вот мои заметки, – оторвался от экрана компьютера Лепшин. – Итак, что вас интересует?
– Меня интересует, какую роль в судьбе Огородниковой сыграл Виталий Рогутский и были ли в деле другие значимые персонажи, связанные с покойной?
– Ну, роль Рогутского… кстати, насколько
– Совершенно верно, разбился на машине, – коротко, нетерпеливо ответила та.
– Гм. Так вот. Роль в этом деле Рогутского была лично для меня очевидна. Огородникова была лишь его пособницей в лучшем случае. Да, это она передала пакетик с наркотическим веществом закупщику. Но дал-то ей этот пакетик именно Рогутский. Именно в его квартире был склад, он знал поставщиков и имел свою избранную клиентуру, но этот факт следствие отчего-то доказать не смогло, – пожал плечами Лепшин.
– В смысле, не захотело? – уточнила Саша, потому как интонация адвоката позволяла трактовать его слова как угодно: и как иронию, и как обычную констатацию фактов.
– В смысле, не нашло достаточных улик и доказательств, – тем же неопределенным тоном пояснил Лепшин.
– Но ведь вначале его, кажется, тоже арестовали? – хмурясь от натуги, спросила девушка, не понимая, как вывести скользкого Вадима Антоновича на прямой открытый разговор.
– Да. Вначале арестовали. Но у Рогутского был свой адвокат, и спустя сутки его освободили.
– Они дали взятку? – попробовала зайти с другого бока Саша.
– У меня такой информации нет, – выдал очередной неинформативный ответ адвокат.
Да, глядя на Лепшина, Саша поняла, что быть адвокатом ей тоже не хочется. Еще неизвестно, что хуже, в полиции служить или в адвокатской конторе, как уж на сковороде, изворачиваться. Интересно, он и дома себя так ведет?
– Скажите, а что говорила по поводу происходящего сама Огородникова? Как она объясняла случившееся? – сделала еще одну попытку девушка, решив, что уж Алена-то должна была называть вещи своими именами и наверняка бурно комментировала происходящее.
– Вначале она старалась выгородить Рогутского, наивно полагая, что прихватили именно его, а она проходит скорее в качестве свидетеля. Ведь она просто передала некий пакет каким-то незнакомым людям. Она даже не знала, что в нем. Хотя, конечно, догадывалась, зато она отлично знала, что Рогутский приторговывает наркотой. Она много раз уговаривала его бросить, пугала полицией, но он лишь смеялся над ее страхами. Ему казалось, что у полиции есть дела поинтереснее, чем за такой мелкотой, как он, гоняться, – откинувшись на спинку рабочего кресла, неспешно рассказывал Лепшин.
– А зачем ему вообще это понадобилось, ведь, насколько я понимаю, его родители были состоятельными людьми и ни в чем ему не отказывали? – уточнила Саша.
– Ну, насколько я помню, Огородникова говорила, что в какой-то момент у Рогутского-старшего лопнуло терпение, он потребовал, чтобы сын прекратил разгульный образ жизни, взялся за учебу, иначе он снимет его с довольствия. И в знак серьезности своих намерений урезал его
– Но Рогутский-младший не привык себя стеснять и решил сам подзаработать? – понимающе кивнула Саша.
– Вот именно. Работа непыльная и прибыльная. Никакой угрозы в этом занятии он не видел, ибо искренне полагал, что полиция с наркоторговлей борется только на бумаге. И вот нате вам. Такой облом.
– Ну и когда Огородникова поняла, в чем дело?
– Когда Рогутского выпустили, ей предъявили обвинение, а ее родители обратились ко мне, – криво улыбнулся Вадим Антонович.
– То есть вас наняли не сразу после ареста, а только когда дело дошло до суда? – с удивлением спросила Саша.
– Почти. Насколько я понимаю, об освобождении Рогутского узнала сестра Алены Огородниковой и запаниковала, она же заставила родителей найти адвоката. И насколько я помню, меня им порекомендовал тоже кто-то из знакомых Анастасии Викторовны.
– Вы знакомы с Анастасией Огородниковой? – с удивлением спросила девушка, ведь сама Огородникова представила дело так, словно не имела к адвокату никакого отношения.
– Мы дважды с ней встречались, – пояснил адвокат. – Первый раз она приходила вскоре после того, как я занялся делом ее сестры, хотела узнать, есть ли хоть какая-то возможность доказать истинную роль Рогутского в этой истории, но я такой возможности не видел, все, что она предлагала, было слишком наивно и неосуществимо.
– А второй раз?
– Второй раз мы виделись с ней, когда процесс уже начался, она спрашивала, какой срок может реально получить Алена, чтобы хоть как-то подготовить родителей. На тот момент было уже понятно, что ее осудят.
– И какое впечатление произвела на вас Анастасия? – полюбопытствовала Саша.
– Самое положительное. Умная, такая же симпатичная, как сестра, но сдержаннее, рассудительнее. Алена Огородникова была слишком эмоциональна, неуравновешенна, ее кидало из стороны в сторону, от слез к угрозам, от апатии к излишней возбужденности. Она была слабой, очень зависимой натурой. И, вероятно, Рогутский вовсю пользовался ее мягкотелостью и впечатлительностью. Что касается Анастасии Викторовны, было видно, что, несмотря на разногласия с сестрой, ей не безразлична ее судьба, – сложив перед собой ладони так, что каждый из пальцев правой руки опирался на палец левой, и глубокомысленно подняв глаза к потолку, заключил Лепшин.
– А что еще рассказывала вам Алена Огородникова об отношениях с Рогутским? – вернулась к главной теме Саша.
– Было совершенно очевидно, что она влюблена в него, и ее до глубины души ранило его предательство. Она до последнего была уверена, что он расскажет на суде всю правду или придумает, как ее вытащить. Только его выступление на суде как свидетеля помогло ей расстаться с иллюзиями. Да и то неизвестно насколько. В глубине души она, по-моему, продолжала его оправдывать, – с сожалением пожал плечами Вадим Антонович. – Ее свидетельские показания были вялыми, неубедительными, хотя, по правде говоря, вряд ли ее умение держать себя могло как-то повлиять на исход дела.