Кузнец человеческих судеб
Шрифт:
Тимофей топтался на крошечной лестничной клетке, держа перед собой большой дорогой букет. Его помогла выбрать цветочница.
– Девушка, я должен помириться со знакомой, нас связывают отчасти деловые, отчасти дружеские отношения, я ее обидел и хотел бы извиниться, – доходчиво объяснил Тимофей и получил в награду насмешливо-подозрительный взгляд, но цветы ему выбрать все же помогли.
Яна не открывала долго. А вдруг она передумает? А вдруг откроет дверь, выслушает его, потом сунет обратно букет и захлопнет дверь? Женщины существа коварные и непредсказуемые. Тимофей прекрасно это знал.
Наконец двери распахнулись, и на пороге предстала Яна. Тимофей никогда еще не видел ее в таком вот романтическом виде. Густые каштановые волосы крупными волнами рассыпались по плечам, глаза стали больше и ярче, а светло-голубой джемпер и джинсы делали ее моложе и легкомысленней.
– Вот, – протянул букет Тимофей, прокашлялся, чтобы прогнать волнительную хрипоту, и торжественно произнес: – Яна, я вел себя как последняя свинья и хам, нарушив все законы гостеприимства, мне нет оправдания ни как мужчине, ни как человеку. Я прошу вас проявить великодушие и принять мои извинения, хотя я этого, безусловно, и не заслуживаю. – Иногда в минуты особого волнения или обострения чувств в Тимофее просыпался папа-поэт, и слова его обретали возвышенную патетику, граничащую с идиотизмом. Тимофей это знал, но поделать ничего с собой не мог. Гены – страшная вещь, практически неуправляемая.
Яна с удивлением, почти не моргая, смотрела на гостя, потом приняла из его рук букет и с запинкой проговорила:
– Проходите, пожалуйста, – и торопливо добавила: – Будьте так любезны.
Тимофей облегченно выдохнул и вошел.
– Ой, а чем это так пахнет? – вот первое, что ляпнул Тимофей, едва перешагнув через порог. Волнение уже отступило, возвышенный стиль улетучился, зато проснулся зверский голод, мгновенно напомнивший ему, что из-за всех глупостей с цветами и извинениями здоровый мужской организм уже сутки не получает нормального питания.
– Пахнет? – сперва растерялась Яна, полностью поглощенная рассматриванием букета. Таких шикарных дорогих цветов ей еще не дарили. – Ах да, – сообразила она, наконец. – Это пироги. Я только что испекла. – Потом взглянула в голодные, горящие алчным, хищным огнем глаза своего гостя и неуверенно предложила: – Хотите выпить со мной чаю?
– Еще бы! – мгновенно сбрасывая пальто, проговорил Тимофей, точнее, его голод, но он тут же спохватился, обуздал дикие порывы и культурно и сдержанно поправился: – Спасибо, с огромным удовольствием.
На столе возвышалось огромное блюдо с пирогами. Это вам не яблочные слойки. Это были настоящие пироги, и, судя по запаху, один из них явно был с мясом.
– Мясо, капуста, яблоки, – представила свое меню Яна. – Угощайтесь.
Сегодня она поставила на стол не маленькие фарфоровые чашки, а большие емкие бокалы, и гость ей был за это благодарен.
– Ой! – проглотив первый пирог, опомнился Тимофей. – Мне же к зубному надо! Точнее, не мне, но что же делать?
Он с тоской и страстью смотрел на пироги, в душе его долг боролся с голодом, Яна с недоумением глядела на него. Какой-то он стал дерганый, нервный, это из-за расследования, что ли?
Тимофей разрывался на части. Ему до смерти не хотелось никуда ехать, а хотелось сидеть на маленькой уютной кухне, пропахшей горячими свежевыпеченными пирогами, пить горячий крепкий чай из огромного, почти на пол-литра бокала – он таких огромных никогда раньше не видел – и неспешно разговаривать с Яной. Оказывается, беседа с ней тоже была удовольствием.
Но с другой стороны, на другом конце города его ждала Сашка. Милая, непоседливая Сашка, которой надо было срочно к зубному. Как же быть? Выручил Тимофея телефон, прозвонивший как нельзя кстати.
– Тимофей Константинович, это Дима. Вы сами теперь будете Сорокину охранять, я могу быть свободен? – раздался в трубке голос водителя, целый день дежурившего возле Яниного дома.
– Нет, Дим, есть еще одно дело, – поднимаясь из-за стола и делая перед Яной извиняющиеся гримасы, ответил ему Максимов. – Поезжай на проспект Большевиков, заберешь там девицу, отвезешь к врачу, довести надо до самого кабинета, там подождешь сколько надо, доставишь обратно к самой квартире. Будь внимателен и осторожен, за ней тоже охотятся, она по нашему делу проходит, – строго напутствовал он подчиненного, уверенный, что Дима все сделает. – Когда доставишь ее домой, можешь быть свободен.
– Ладно, – неохотно протянул Дима и отключился.
А Тимофей, ужасно довольный собой, отправился на кухню пировать.
Сашка сидела у себя в комнате злющая-презлющая. Толстая корова, хитрая стерва, пухлая бегемотиха! А он, он просто слепой козел, тряпка, старый дурак! Не может понять, какое ему счастье в виде Саши привалило, бубнила себе под нос девушка, давая выход негативным эмоциям.
Как он смел так ее прокатить? Променять ее на эту неповоротливую колоду? Это после слоек, после ее лосин, после того, как она целый вечер перед ним задом крутила! И после того как Сорокина сбежала от него посреди ночи, глотая слезы? Да они после такого скандала лет десять не должны друг с другом разговаривать! А они уже помирились на следующий день. Эта Сорокина обыкновенная бесхарактерная размазня, раз так быстро его простила. А он… он подкаблучник и дурак, и вкуса у него нет! И вообще, зачем только она с ними связалась? К зубному через весь город ездила, потом обратно по пробкам, сколько времени коту под хвост! А еще сидит, как дура, дома, когда у нее практика горит синим пламенем!
А кстати, о практике, почему это Чистиков не звонит, нашел он свидетелей или нет? Впервые за последние сутки Саша вспомнила о деле, потому как все утро и день мысли ее были поглощены Тимофеем, а вечер потрачен на ненужный визит к врачу. Нет, ну как он ее прокатил! Козел!
А она-то два часа собиралась, волосы выпрямляла, ногти клеила, одежду выбирала, и все коту под хвост. Где в жизни справедливость? – ныла девушка, набирая номер Чистикова.
– Алло? Ну, где ты пропадаешь? Я с ума схожу, а он не звонит! Я, между прочим, тебя как друга попросила, а тебе, как видно, на меня наплевать! – набросилась она на бедного Чистикова, он еще и «алло» сказать не успел.
– Саша, я… – начал оправдывать парень, но был тут же прерван.
– А знаешь, можешь вообще ничего не делать! Ты ничуть не лучше других, все только языком молоть горазды, а как до дела… Ни одного настоящего мужика не осталось! Ну и ладно, я сама все сделаю! – выпалила она и отключилась, пылая от раздражения, обиды и злости, слезы стояли у нее в глазах, голос срывался.
Она кинула трубку на кровать и стала ждать, когда Чистиков наберет ее сам, чтобы помучить его минут пять, а потом все же ответить.