Кузнечики [=Саранча]
Шрифт:
Симич опять не отвечает. Он уже сказал то, что хотел сказать. Больше он говорить не хочет.
Милан: И мой отец пишет стихи. Вы, конечно, это знаете. У него много стихов, несколько сборников. Самое малое — пять. Или даже десять. И каждое стихотворение он кому-то посвящает: королю, своей маме, покойной жене — моей маме, своему врачу и Достоевскому. Потом одному родственнику, который был ранен на войне, потом всем детям земли, природе и солнцу… всем. Всем, кроме меня.
Теперь и Милан замолкает. Симичу становится жалко своего самого плохого студента. Ему жалко видеть, во что он превратился. Через какое-то время Симич произносит.
Симич: Милан, сынок, почему Вы не работаете?
Милан: Так я же на пенсии. Разве Вам папа не сказал?
Симич: Как на пенсии? Сколько же Вам лет?
Милан: Тридцать пять. Я на пенсии по инвалидности.
Симич: Но Вы же не инвалид!
Милан: На службе так положено.
Симич: Да. Зачем Вы вообще пошли в полицию? Вам надо работать!
Милан: Как я буду работать? А кто будет помогать отцу?
Симич: Он и сам может о себе позаботиться. Вы — юрист, а не водитель.
Милан: Да нет. Отец сам не сможет.
Симич: Почему же не сможет? Он младше меня.
Милан: Вообще-то я не водитель. Просто иногда подвожу его. И жду. Когда у меня есть время, и когда у меня нет других дел.
Симич: Поэтому я Вас и спрашиваю. Почему Вы не занимаетесь ничем другим?
В этот момент какие-то тяжелые двери рядом открываются. Слышатся старческие голоса: много мужских голосов, консонанты, произносимые вставными челюстями, какой-то кашель, напоминающий рак легких, быстрые шаги, как в туалете, неожиданные выкрики. И неторопливый голос, полный достоинства. Симич и Милан встают.
Милан: Вот они.
Тут же мимо них обих быстро, важно, без остановки проходит академик Игнятович. Он только бросает Милану.
Игнятович: Давай, поехали.
Милан спешит за отцом. Симича никто не замечает. Милан обгоняет отца, открывает перед ним входную дверь. Симич, как вкопанный, глухо произносит.
Симич: Павел…
Академик Игнятович оборачивается, деланно удивляется. Делает вид, что не видел друга, который часами ждал его тут в приемной. Он так ведет себя, что всем понятно, что он притворяется. Потому что он хочет, чтобы всем это было понятно.
Симич: Павел! А я?
Игнятович: Ты все еще тут? Слушай, ничего не получилось. Что сказать? Они тебя не поддержали. Тяжело, много кандидатов.
Очень возможно, что в этот момент Симич перенес на ногах инсульт. Во всяком случае, он производит такое впечатление.
Игнятович: Никто, брат, за тебя не проголосовал! А я воздержался. Чтобы не оказывать давления.
Симич жив, только пошатывается. Он делает шаг вперед, к другу. Потом останавливается и стоит, как вкопанный.
Игнятович: Ну, ладно, ей Богу! Что ты на меня так смотришь! Это же не конец света! Время есть, попробуешь в следующем году снова.
Академик Игнятович идет к выходу, оставляя Симича стоять.
Игнятович: Слушай, это серьезное учреждение, а не мясокомбинат! Некоторые и умирают, ожидая, что будут приняты, а ты так…
Симич остается, отец и сын Игнятовичи уходят. У самого выхода академик оборачивается и прибавляет другу.
Игнятович: Эй, Милисав!
Старик, как какой-то бездомный пес, почти бежит к нему.
Симич: Я слушаю!
Игнятович: Слушай, назовии мне, пожалуйста, какое-нибудь число!
Затемнение
III
Кухня в квартире Игнятович. Не очень большая, но здесь достаточно места для кухонного стола, где может позавтракать целая семья. Если бы в этом доме такие завтраки были заведены.
Стол, стулья, скатерть, чашки, тарелки, фотографии и кружево, окрашенные стены, паркет и плитка. Все выглядит так, как описано в каком-нибудь романе Велмар-Янковича.
Ну, не будем загружать читателя описаниями.
За столом сидит Павел Игнятович. Он курит трубку, пьет кофе и разрабатывает системы лото.
Напротив него за столом, еще в пижаме, склонившись над стаканом сока и куском хлеба с вареньем, сидит Алегра, этот претенциозный ребенок.
Трубка дымится, ребенок кашляет. Игнятович не замечает этого.
Игнятович: Посмотрим: один, девять, четыре, семь. Один и девять, четыре и семь. Десять и одиннадцать. Одно к другому не подходит.
Дада, мать Алегрины, в домашней накидке, из-под которой виднеется живот будущей роженицы, похожий на футбольный мяч, входит на кухню. Дада высокая и до неприличия красивая женщина. Она выглядит как женщина, которая всегда и в любой компании будет самой красивой. Алегра кашляет еще раз, уже преднамеренно.