Квадра

Воронина Тамара

Значит, с глупостью разобрались, подумал Дан, медленно бродя вдоль стеночек, выискивая местечко потеплее. О, плащ. Его собственный черный плащ на шелковом подкладе. Жалко, летний… Здесь вроде не так дует. Он сел, стараясь к стене не прислоняться, осторожно завернулся в плащ и попытался согреться. Лето ведь на дворе, раннее лето, даже в подвалах не может быть так холодно. Значит, бородач уверен, что, просидевши в столь уютном местечке пару дней, Дан побежит к двери с криком: «Я все скажу, только выпустите»? Или через недельку? Ну ведь вряд ли же. Дан и прежде-то был человеком терпеливым, хотя, конечно, подобных лишений и неудобств в его жизни не было, ну так и не мальчик, тридцать пять, вы меня извините, это уже вполне зрелый возраст, можно уже сделать выводы о собственном характере. И собственной

выносливости. Месяц – без разговоров выдержит. Кормить не будут? Ну, это плохо, конечно, трудно сказать, как он себя поведет. Поить не надо, тут вода есть. Вся стена в капельках, будто с другой стороны холодильник.

А главное даже и не в этом. Что рассказывать-то? О целях властителя Дан имел примерно то же представление, что и пять лет назад. Единственное, в чем он убедился, – во всеобщем почитании властителей. Всех без разбору. Даже императорская семья почитает… А куда ей, собственно, деваться: властители поддерживают императора, потому что он их устраивает (нормальный император, на взгляд Дана), жизнь ему продляют, причем здоровую и полноценную, выглядит он чуть старше полтинника, свеж, бодр, активен… И все. Где находится равновесие и как его положено поддерживать, Квадра не знала, а властитель вовсе не спешил их просвещать. У него даже ответ был на вопросы любопытствующих: «В свой срок поймешь». И все. Ну, предположим, Дан решил сдаться, сломаться и честно, как на духу, рассказать все. Рассказал. И никто никаких далеко идущих выводов из этой информации сделать не может. То же самое может поведать любой слуга из замка на озере и примерно половина тех, кто вообще властителя два раза в жизни видел. Далее. Что интересует бородача, точнее кто – только ли Нирут Дан или властители как таковые? Если как таковые, то он просто идиот, а если Нирут, то значит, их хозяин чем-то отличается от остальных, кроме юного, по их понятиям, возраста. И тут опять возможны два варианта. Зачем-то это хочется выяснить либо некоему абстрактному магу, которого властитель не глядя в порошок сотрет, либо властителю, которому не хочется ввязываться самому, потому как стирание в порошок может быть взаимным и разнести равновесие в пыль…

Глупость. Видимая глупость. Однако нет в этом мире у властителей ни конкурентов, ни даже кандидатов в конкуренты. Они не великие маги, а величайшие, судя по тому что говорил принц Гент, сам обладающий даром, однако незначительным (зато обладавший самой значительной в империи информацией). Тем не менее и Гент был занесен в списки. Стоял, так сказать, на учете в Гильдии магов. Этот порядок был непреложен уже лет этак двести, когда кончилась последняя война магов в единой уже Траитии. Полторы тысячи вампиров могут опустошить немаленький город, а полторы тысячи магов стерли с лица Траитии три крупных города со всем населением и всеми прилегающими окрестностями, включая несколько невеликих горок и два озера. Потом вмешались властители, легко прекратили войну, категорически рекомендовали наказать всех замешанных по всей строгости (опустив при этом слово «закон») и впредь контролировать наделенных даром, стараясь поставить этот самый дар на благо Траитии.

Тут получался парадокс. Дан не понимал, почему люди стали люто ненавидеть эльфов послетого, как их вырезали, но почему эта ненависть не коснулась всех магов после того, как маги сделали непригодным для жизни большой район империи. Правда, рекомендации властителей восприняли чересчур буквально и аккуратно перевешали всех магов, выживших в той битве и даже тех, которые вовремя смылись и непосредственного участия в ней не принимали. Профилактически, что ли. Чтоб другим неповадно было даже умышлять нечто подобное.

В общем, маги были на учете, периодически Гильдия устраивала незапланированные проверки, особо сильные маги были на особо бдительном контроле, да, собственно, особо сильные были всерьез заняты – они своей магией вообще-то нехилые деньги зарабатывали. А этот бородатый что? Не так чтоб сильный или проверка недавно кончилась?

Найдут? Вычислят? Ему-то Дан говорит с ленивой уверенностью, а сам сильно сомневался. Ну ладно. Остается ждать и терпеть. Терпеть и ждать.

* * *

Он

не считал дни. Сначала пробовал, потом надоело. И смысла не было, и казалось смешным: рисовать палочки на стене, потом перечеркивать их, потом подсчитывать недели, потом месяцы, а потом свихнуться на арифметической почве. Но прошли не дни, а недели, которые Дану очень не хотелось объединять в месяцы. Приноровиться можно ко всему, даже к жизни в темнице. Конечно, удовольствия никакого, сплошные проблемы, сплошные неудобства. Было холодно. Не мороз, понятно, но непреходящая влажная прохлада, промозглость. Из бойницы все время дуло. Дан подумывал было заткнуть ее плащом, но дотянуться не смог. Он все время мерз, все время дрожал, согреваясь только во время моционов, которые непременно устраивал себе регулярно. Сначала это было просто ужасно: болело плечо, причем так, что тошнило и кружилась голова, но он все равно ходил кругами, меняя направление, считая шаги – просто для того чтобы вымотаться и поспать хоть несколько часов. Ложился в наименее продуваемый и сырой угол, сворачивался в клубочек, кутаясь в плащ, и проваливался в сон, но просыпался быстро, потому что слишком сильным становился озноб. Он пробовал спать сидя, прислонившись к сравнительно сухой стене, но все равно просыпался. Никакого, понимаешь, режима. В том числе и потому не имело смысла считать дни. Спал он, кстати, не столько ночью или тем более утром, сколько вечером, когда солнце хоть чуточку нагревало помещение. А может, Дану это только казалось. Потом плечо стало беспокоить меньше, то есть прошло как минимум две недели, потом боль стала совсем слабой – три недели, потом он начал делать упражнения, разрабатывая мышцы, отвыкшие от движения.

Кормить его кормили. Раз в сутки с лязгом открывалось окошечко, то есть кошачий лаз внизу двери, и в него просовывали кружку с водой и кусок хлеба. Иногда вода была сладкая, но никогда – горячая. Кусок был довольно большой, но все равно этого было мало, хотя Дан устраивал из еды целый ритуал: отщипывал маленькие кусочки, долго и старательно жевал, запивая маленькими глоточками. Есть хотелось перманентно, но от голода он не зверел, то есть этой сладкой воды и краюхи хватало на то, чтоб поддерживать его жизнь. Мечты о горячем кофе, горячей ванне и горячем куске мяса Дан гнал, и возвращались они только в виде снов.

Он заставлял себя двигаться, заставлял себя вспоминать все песенки Щербакова – дословно, чем больше, тем лучше. Заставлял себя вспоминать прочитанные книги, выученные в школе стихи и искренне расстраивался, когда не смог точно воскресить в голове поэтический шедевр «Ленин и печник», который в четвертом классе учил наизусть и рассказывал с выражением. Вспоминал таблицу умножения, доказательство теоремы Пифагора и самые простые математические формулы. Просто чтоб не одичать окончательно.

Сколько прошло времени, он и правда не знал. Он спал, некрепко, прерывисто, но все ж таки спал, и потому очень обиделся, когда ему поддали сапогом под ребро. Бородач в сопровождении пары «быков» почтил его своим присутствием.

– Честь какая, – буркнул Дан, нехотя садясь, – ничего, что я небрит?

– Ты не надумал поговорить со мной?

– Отчего не поговорить? Прекрасная погода, сударь, не правда ли? Я слышал, на последних скачках фаворит пришел последним. Не иначе как конюх перед стартом дал ему выпить ведро воды…

Сапог снова врезался под ребро, и Дан обиделся окончательно, поймал сапог, дернул на себя, уронил «быка» и так засадил ему согнутыми пальцами по горлу, что… того. Убил. И почему-то не расстроился и угрызений совести не испытал. И даже не подумал о том, что и у этого есть мама, бабуля и, может быть, даже пожилая собачка. Ситуация не располагала к раскаянию.

Второй «бык» шарахнулся подальше, бородач отшвырнул Дана к другой стене, да так, что едва не переломал ему ребра.

– Значит, так? Ну что ж, ты сам захотел!

Дверь закрылась. Оп-па. А покойника не прихватили с собой. Недурной метод психологического воздействия. Недурной. Как будем бороться с соседом? А ведь хватит ума у этой сволочи перестать давать хлеб… Впрочем, Дана хватит на то, чтоб проголодать достаточно долго для того, чтоб сосед стал совсем уж неаппетитным… Его затошнило превентивно.