Квартал Тортилья-Флэт. Гроздья гнева. Жемчужина
Шрифт:
Мэй посмотрела сквозь стекло.
— Которые?
— Вот эти, полосатые.
Мальчики подняли на нее глаза и перестали дышать: они стояли с открытыми ртами, их голые спины напряженно выпрямились.
— Эти?.. Нет… на цент пара.
— Тогда дайте мне две штучки, мэм. — Человек бережно положил медную монетку на прилавок. Мальчики чуть слышно перевели дух. Мэй достала два длинных леденца.
— Берите, — сказал человек.
Мальчики робко потянулись за конфетами, взяли по одной и, не глядя на нее, опустили руки вниз. Но они взглянули друг на друга, и уголки губ у них дрогнули в
— Благодарю вас, мэм. — Человек взял хлеб со стойки и вышел за дверь, и мальчики напряженной походкой шагали за ним следом, каждый крепко прижимая к ноге кулак с полосатым леденцом. Они, как белки, прыгнули с переднего сиденья на высокую поклажу и, как белки, спрятались среди узлов.
Человек сел в машину, дал газ; дряхлый «нэш», пофыркивая и выпуская клубы голубого маслянистого дыма, выбрался на шоссе и снова пошел на Запад.
Шоферы, Мэй и Эл смотрели ему вслед.
И вдруг Биг Билл круто повернулся.
— Такие леденцы стоят не цент, — сказал он.
— А тебе какое дело? — огрызнулась Мэй.
— Им цена каждому пять центов, — продолжал Билл.
— Ну, поехали дальше, — сказал второй шофер. — Запаздываем. — Оба сунули руки в карман. Билл бросил на стойку монету; второй, увидев ее, снова полез в карман и положил свою монету рядом. Они повернулись на каблуках и зашагали к двери.
— Ну, всего, — сказал Билл.
Мэй остановила их:
— Подождите. А сдачу?
— Иди ты к черту! — крикнул Билл, и дверь за ними захлопнулась.
Мэй смотрела, как они садятся в большую грузовую машину, как она тяжело трогается с места на малом газе, потом, взвыв, переходит на обычную рейсовую скорость.
— Эл… — тихо проговорила она.
Эл поднял глаза от котлеты, которую он пришлепывал лопаткой, прежде чем завернуть в вощеную бумагу.
— Что тебе?
— Посмотри, — она показала на деньги, лежащие рядом с чашками, — две монеты по полдоллара. — Эл подошел к стойке, посмотрел на них и вернулся обратно.
— Шоферы, — благоговейно проговорила Мэй, — это вам не то дерьмо!
Мухи натыкались на проволочную сетку и с жужжанием улетали прочь. Компрессор снова загудел и умолк. По шоссе № 66 одна за другой проходили машины — грузовики, и обтекаемые красавицы легковые, и примусы на колесах; они злобно взвизгивали, проносясь мимо придорожного бара. Мэй собрала тарелки и счистила с них в ведро оставшиеся от торта крошки. Потом взяла мокрую тряпку и стала водить ею кругами по стойке. А глаза ее были прикованы к шоссе, по которому вихрем мчалась жизнь.
Эл вытер руки о передник. Посмотрел на бумажку, приколотую к стене над плитой. Там были какие-то отметки в три столбика. Эл подсчитал самый длинный. Потом, обогнув стойку, подошел к кассе, нажал регистр «О-О» и взял из ящика пригоршню монет.
— Ты что там делаешь? — спросила Мэй.
— Третий должен скоро выплатить, — ответил Эл. Он подошел к третьему автомату и опустил в него одну за другой несколько пятицентовых монет. После пятого раза в окошечке появились три полоски, и в чашку высыпался главный выигрыш. Эл забрал монеты горстью, вернулся к стойке, положил их в кассу и захлопнул ящик. Потом ушел на кухню и зачеркнул на бумажке самый длинный столбик. — К третьему чаще всего подходят, —
— И что они будут делать в Калифорнии? — сказала Мэй.
— Кто?
— Да вот эти, что только что заезжали.
— Это одному богу известно, — ответил Эл.
— Может, найдут там работу?
— А я почем знаю?
Мэй посмотрела на шоссе.
— Грузовик с прицепом. Остановится или нет? Хорошо бы остановился. — И когда громадный грузовик тяжело свернул с шоссе и подъехал к бару, Мэй схватилась за свою тряпку и протерла всю стойку. Она не забыла почистить и блестящий кофейник и прибавила газу в горелке. Эл положил перед собой несколько маленьких репок и стал чистить их. В бар вошли двое шоферов, одетых в одинаковую форму, и Мэй сразу повеселела.
— А, сестричка!
— У меня братцев нет, — ответила Мэй. Они засмеялись, и Мэй тоже засмеялась. — Что вам подать, молодые люди?
— Давай кофе. А торты какие?
— Ананасный торт, банановый торт, шоколадный и яблочный.
— Давай яблочный. Или нет, подожди. А вот этот, пухлый?
Мэй взяла торт и понюхала его.
— Ананасный.
— Ладно, отрежь кусок.
Машины, злобно взвизгивая, вихрем проносились по шоссе № 66.
Глава шестнадцатая
Джоуды и Уилсоны пробирались на Запад одной семьей. Эл-Рено и Бриджпорт, Клинтон, Элк-Сити, Сэйр и Тексола. Тут проходила граница, и Оклахома осталась позади. И в этот день, как и в предыдущие, обе машины пробирались все дальше и дальше через Техас, Шемрок и Элленрид, Грум и Ярнелл. К вечеру проехали Амарильо — на дорогу ушел весь день — и в сумерках сделали привал. Все устали, пропылились насквозь, изнемогли на солнцепеке. У бабки начались судороги от жары, и она совсем ослабела.
Как только наступила темнота, Эл выломал где-то кол из ограды и сделал на грузовике перекладину для брезента. В этот вечер на ужин у них были только лепешки, оставшиеся от завтрака, сухие и холодные. Они повалились на матрацы и заснули не раздеваясь. Уилсоны даже не стали разбивать палатку.
Спасаясь бегством, Джоуды и Уилсоны проезжали по техасскому выступу — по холмистой серой земле, испещренной рубцами прежних наводнений. Спасаясь бегством из Оклахомы, они попали в Техас. Черепахи пробирались сквозь пыль, солнце палило землю, и по вечерам небо остывало, но зной исходил от самой земли.
Это бегство продолжалось два дня, и на третий день дорога победила — обе семьи начали приспосабливаться к ней; шоссе стало их домом, движение — средством, которым они выражали себя вовне. Мало-помалу появилась привычка к этой новой жизни. Первыми приспособились Руфь и Уинфилд, потом Эл, потом Конни и Роза Сарона и наконец — взрослые. Земля, по которой они ехали, вздымалась холмами, похожими на застывшие волны. Уилдорадо, и Вега, и Бойси, и Гленрио. Тут кончался Техас. Нью-Мексико и горы. Впереди, высоко взмыв в небо, стояли горы. Колеса обеих машин поскрипывали, двигатели были перегреты, из радиаторов бил пар. Они добрались до Пекос-Ривер и пересекли ее у Санта-Росы. И проехали еще двадцать миль.