Квинтэссенция Кью
Шрифт:
Ее большие черные глаза встретились с моими, такие невинные, но совершенно лишенные даже намека на наивность. Она прекрасно понимала, что делала, говоря мне имя этого мужчины. Она знала, что ему не жить. Даже своим столь юным сердцем, она могла учуять запах гнусного зловония.
— Скажи мне его имя. — Я подался вперед, не в силах сдерживать больше свою настойчивость. Она исходила из моих пор, держа в напряжении мои мышцы. — Скажи мне, и я позабочусь о том, что ты больше никогда не увидишь его вновь
Она
— Его имя — Смит, но его больше нет в городе.
Смит?
Чертов Смит? Самое распространенное имя во всем мире. Во сколько гребаных тупиков должен был я угодить?
Гнев и удовлетворение было двумя равными составляющими. У меня было имя ублюдка, но я не приблизился к тому, чтобы найти его.
— Это очень хорошо, ma ch`erie. — Я улыбнулся, ощетиниваясь от напряжения. — А тебе случайно неизвестно, где он живет сейчас?
Она покачала головой, покрытой дредами, бормоча:
— Но я знаю, где он работает.
Я так чертовски сильно старался вести себя терпеливо, медленно кивая.
— Замечательно. Можешь сказать мне? Я заплачу тебе сверх обещанной суммы, чтобы твоей маме больше никогда не пришлось работать.
Ее глаза распахнулись, и она вновь приложила ладонь к моему уху.
— Я слышала, что моя мама говорила, что он перебрался в место под названием — Рио. Но я не знаю где это.
Рио.
Черт возьми, гребаное Рио.
Тесс была в Бразилии.
Я больше не мог сдерживать себя. Я схватил ребенка и отчаянно сжал в своих объятиях, прежде чем предать ее Франко.
— Заплати девочке и убедись в том, что она получит все, что захочет. Купи дом, меня не волнует, просто отплати ей.
Девочка взвизгнула, когда Франко сгреб ее в охапку и зашагал прочь из бара, направляясь к яркому солнечному свету.
Наконец-то солнце больше не насмехалось надо мной. Оно не говорило мне, что моя жизнь пройдет без женщины моей мечты; теперь оно говорило мне оправляться на решающую охоту. Решающую битву, чтобы освободить ее.
Направляясь на пятках к двери вместе с Фредериком, я пробормотал:
— Тебе следует уехать, Ру. Тебе не нужно быть частью этого.
Я спланировал обагрить свои руки. Я буду гореть в аду, за то, что собирался сотворить с ублюдком Смитом.
Фредерик пробормотал:
— Я никуда не собираюсь уезжать. Я хочу посмотреть на то, как ты разорвешь этого ублюдка на части.
Моя душа неистово горела от желания убивать. Больше не осталось ни капли человечности — сегодняшняя ночь была посвящена убийству.
Я
И я позабочусь, что ты, мать твою, будешь рыдать, прежде чем я закончу.
Глава 12
Спаси меня, плени меня, но не поддавайся мне.
Зли меня, козыряй мной, уничтожь то, что преследует меня.
Два дня? Неделя? Месяц? Год?
Я потеряла счет времени, сколько уже существовала в этом аду.
Больше не имело никакого значения, так как мое тело было изувеченным, а разум не подлежал восстановлению.
Я существовала в хаосе и горе. Я потерла в весе, потому что больше не ела. Мои кости отчетливо выпирали из-под кожи, а во рту всегда было сухо. Наркотики никогда не предоставляли мне мгновений умиротворения — унося меня от ужасающей реальности в кошмары, наводнявшие разум. Туман, дымка удерживали меня от понимания, насколько близка я была к своему концу.
Кожаный Жилет продолжал насмехаться надо мной, заставляя причинить боль двум блондинкам, пока я беспрекословно не повиновалась его приказам. Если бы я не стала избивать их, это бы сделал он.
Если бы я не избивала их бейсбольной битой, то тогда это сделал бы он.
Если бы я сломалась и заплакала, тогда он начал бы избивать их сильнее, ломая кости или заставляя истекать кровью.
Я пребывала в наркотической дымке и извинялась, и рыдала. Он же смеялся, заставлял и угрожал причинить боль.
Он заставил меня презирать себя за то, что я была жива. Он заставил меня сомневаться во всем том, кем я была, и во всех своих хороших чертах. Больше ничего не осталось.
Кто мог полюбить меня, если я была приспешницей дьявола?
Мой разум истязал меня образами более счастливых мест: кровать Кью, смех Сюзетт и тепло.
Я отчаянно хотела оказаться дома. Желала спать в месте, залитом солнечным светом, и никогда больше не испытывать холода. Мне никогда еще не было так холодно.
Воробьи часто посещали меня в моих снах. В самом начале они помогали мне упорхнуть отсюда, поднимали меня вверх, и позволяли мне быть вне досягаемости от Кожаного Жилета, но чем больше меня пытали, а я, в свою очередь, остальных, тем сильнее на смену сочувствию в их черных глазах приходила ненависть. Теперь их крылья больше не были моим спасением. Они клевали мою плоть своими острыми крошечными клювиками, кружа вокруг меня, как крошечные стервятники.
Каждый раз, когда мои мысли устремлялись к Кью, я закрывалась. Боль была невыносимой, и я просто не могла совладать с презрительной ненавистью, которая сверкала в его взгляде.