? la vie, ? la mort, или Убийство дикой розы
Шрифт:
Но увы, в одночасье любовь читателей сменилась на проклятия и праведный гнев. Поистине, превратны чувства, а стало быть нет доверия к ним. Они называли тех писателей жалкими подражателями старых мастеров. Подражателями! И я хотел быть таким! Учиться у них. Но вскоре (через три года) наш кружок развалился, многие из тех покончили жизни с самоубийством, остальные ушли. Не знаю куда, сгинули в бездне, как те магические слова, о которых они проповедовали так рьяно.
Я посещал художественные галереи. Нет, не было во мне болезни Стендаля, восхищения не довелось испытать, зато в скором времени
Ужасная тоска разрывала меня и окутывала одиночеством, словно крылья ангела смерти, спустившегося, чтобы забрать еще одну душу в царство суетливой тьмы. Я бежал от него и ноги привели меня в парк — последнее место, где я любил проводить время свободы. Это был ненастный день. Темно синее небо цвета, как кожа утопленника, испещренное ссадинами и порезами, было облачено в черные тучи, которые мрачно плыли, ожидая момента, когда бы начать громогласное представление. Где-то вдалеке гремели первые раскаты грома и сверкала молния, словно острый меч разрезающий серую небесную плоть. Дыхание шотландского горного ветра, прежде легкое и подвижное, отдавало зловонием и могилой.
Я достиг того места, где парк оказался безлюден и напоминал скорее кладбище. Что скрывали эти благоухающие клумбы? Что под ними? Чье тело отдало им жизнь, расплатившись за веру на этом жертвеннике природы?
Порыв ветра налетел стремительно, как разбойник. Показалось, что сейчас должно произойти что-то ужасное — швы разойдутся, небеса разверзнут свои смертельные раны и изольют на землю боль и страдания, которые утопят чертов город. Но этого не произошло. Ледяной ветер, уколовший меня, затих. И он оставил меня в одиночестве. Его мелодии перестали звучать…
Двигаясь вдоль пустынной, засыпанной опавшими листьями, сонной аллеи я встретил чудо, глядевшее на меня темными глазами из под темных волос. Она улыбнулась мне и тогда я подумал, что никогда больше не испытаю ничего прекраснее того чувства, охватившего меня в этот момент. И если она исчезнет — смогу ли я жить дальше той жизнью, какими бы пирами и весельями она ни была обозначена, зная теперь, что в этом опустевшем и сером и беззвучном мире я потерял настоящее чудо, в котором обрел смысл всего своего глупого и бесцельного существования.
Так вот как бы описать мне это чудо, которое я так рьяно расхваливаю, а между тем боюсь неосторожным слогом оскорбить ее божественный образ, запавший мне в душу. Она была прекрасной, как распустившийся бутон Осианы, обволакиваемый застывшей в летнем воздухе золотистой пылью. Белая кожа с холодным розоватым отливом. Длинные черные волосы, из которых выбивались темные вьющиеся локоны, как лепестки, и падали ей на лоб. Лучистая улыбка и глаза, воспетые в стихах чувствительных поэтов-романтиков; околдовывающие своей недостижимой глубиной, встретившись с которыми
Она была в черном пальто — загадочная и манящая, как потустороннее живое пламя, с тоскливым блеском в зрачках, хрупкая и притягательная. Казалось, один порыв ветра унесет ее, как призрачный шепот, в родную сказочную даль, откуда она сбежала. Одна из фей, прислужница лесной королевы. Красный шарф в крапинку послушной змеей окольцовывал ее шею.
Аделаида погасила в моем сердце тускло светившее солнце и гордо заняла в нем место, осияв лунным светом те пределы, которых раньше не существовало, или до них не дотягивались дневные лучи, разбередив в кипящей кровью бездне гнездо скорпионов.
— Чокнутая девчонка вернулась…
— Что ты сказал?
«Я что — сказал это вслух?»
— А, э-м… ничего.
Она поправила воротник пальто.
— Опять разговариваешь сам с собой? — сказала Ада и легкая улыбка тронула уголки ее губ.
— Между прочим, многие считают меня душой компании, — заявил я, нисколечко не задирая нос.
— Кто так говорит?
— … компании.
Мы проходили под старыми вязами, вдоль низких каменных стен, за которыми росли сикаморы и игривые акации; в месте свободном от деревьев они тускло поблескивали в огненно-рыжих лучах заходящего солнца, словно драгоценные камни. Разговаривали — я толкал импровизированные размышления о всяком, сдобренным каплями фантазии, и Ада, дразня и посмеиваясь надо мной, как прежде, внимала моим речам. Листья, словно птицы, пролетали мимо, тихо опадали нам на плечи.
Мы гуляли, пока вверху не загорелось море огней, а земля не затихла от стуков колес и топота копыт. Под густой тенью деревьев стало вдруг темно, и мы боялись потерять друг друга в этой темноте. Она взяла меня за руку… Ее блестящие глаза будто отражали луну и с необычайной ясностью глядели на меня так пристально и внимательно, будто знали тайну, неведомую мне самому. Я побледнел. И если она познает мою душу, — в страхе подумал я, — я буду полностью в ее власти.
— Встретимся в этом же парке. В субботу, — сказала она.
— Ты придешь?
Она улыбнулась, поцеловала меня в щеку и медленно ушла, как сон. Я проводил ее долгим взглядом, любуясь каждым движением удаляющейся во тьме фигуры.
Мне хотелось веселиться. Хотелось петь и дышать. Ночь не была еще столь прекрасной, если не брать в сравнение тот случай из детства на празднике в Марди-гра.
***
В тишине обезображенная толстогубая улыбка лениво плыла ко мне из темноты. Но откуда у нее глаза? Чем она смотрела? И почему под пристальный взор ее попал я?
— Меня зовут Вымысел.
— Что тебе нужно?
— Хочу пригласить тебя в свой дом. В моем доме много гостей, но он никогда не наполняется, и ты, дорогой друг, будешь в нем знаменательным гостем. Я устрою тебя на лучшей кровати, буду поить медом и сладким вином, угощать жареной птицей.
— А дом большой?
— В масштабах целой вселенной, — улыбалась рожа.
— Мне не нужны твои подарки.
— Тогда позволь хотя бы лизнуть тебя в щеку, чтобы попробовать какой ты на вкус?