Лабинцы. Побег из красной России
Шрифт:
— Это Финляндия? — спрашиваю.
Они смотрят на меня удивленно, переглянулись между собой, но ничего не ответили.
— Это Финляндия или Россия? — переспрашиваю.
— Чухна чухна, — отвечает старик.
Я знал, что «чухонцами» назывались финны, живущие под Петроградом.
— Чухна, чухна, — повторяет старик и смеется.
Я сбрасываю с себя шинель-скатку, мешочек с сухарями и кожаную куртку. Сказалась реакция — мне захотелось передохнуть. Каков был у меня вид — не знаю. Видимо, измученный, потому что обе женщины бросились в комнату и при несли мне большой кувшин холодного молока. Беру и выпиваю два больших стакана.
Вынимаю кошелек, достаю одну бумажку в 250 советских рублей и даю им. Те со смехом отшатнулись от меня, как от зачумленного, и отрицательно замотали головами и руками. Я даю их старику. Но тот уже закурил свою трубку и добро, по-старчески улыбаясь, показывает руками, что этими деньгами можно лепить только стены, вместо шпалер. Я киваю ему, также улыбаюсь, а женщины уже смеются. Я знаком указываю — лепите их на стену, и вручаю все же им 250 советских рублей, никому не нужных. Женщины осторожно и с улыбками взяли эту бумажку за уголок так, словно чтобы не запачкаться, и стали рассматривать ее.
Сижу и думаю: все же надо выяснить — где я? Старик понял меня. Они заговорили между собой, после чего старик, толкнув меня в плечо, вдруг неясно и отрывочно произносит русские слова, рукой указывая на восток:
— Там... моя брат пойдем она говори руська.
Я так обрадовался этой русской речи, что, вскочив на ноги, смеюсь и говорю:
— Харашо!.. пайдем твоя брат...
Он понял меня и весело смеется. Дочь бросилась в комнату и принесла отцу шляпу и сапоги. Он одет, и мы тронулись. На прощание, кивая, благодарю женщин, которые весело улыбаются.
Мы спустились к озеру и подошли к лодке. Что за вид! Что за красота! Что за воздух! Так вот откуда веяло на меня «дыханием жизни», когда я свернул с просеки на тропу. Дыхание жизни шло из этого божественного озера. Озеро — как гладь. В поперечнике 1 верста, а может быть, и меньше, а вдоль — около 2 верст, и загибается оно куда-то на север. У нашего берега осока низины, а дальше, вокруг всего озера, крутые берега с сосновым лесом. Озеро так тихо и спокойно, что от играющих рыб поверх воды слышен плеск.
На мое удивление, здесь нет никакого села. Живет в своем маленьком чистеньком домике вот этот старик с женой и дочкой. Видимо, рыболов. Гребет он веслами сноровисто. Лодка двигается около берега, держа путь на восток. Через полверсты причалили к низкому безжизненному берегу. Вдали, в лесу, видна убогая хатенка. Мы направились к ней. В это время из лесного бора, с юга правее нас, вышел «одноглазый циклоп» — выше среднего роста, широкоплечий, костлявый мужчина без бороды. Правый глаз навыкате. На левом черный кружок, поддерживаемый шнурком через голову. В руках большой топор. Впечатление от него очень неприятное. Позади него мальчик лет двенадцати. Это был брат старика, но кто он — не знаю, как и не знаю — кто этот старик? «Может, контрабандисты?» — мелькнуло в голове. «Возьмут и зарубят», — ударила мысль у меня, затравленного человека. Они подошли к нам. Мальчик быстро снял свой картузик-блин, низко поклонился и надел его на голову. Это меня успокоило — у разбойника не может быть такое милое дитя. Братья поздоровались, перебросились словами. Их слова явно касались меня. Выслушав брата, «циклоп» произнес два слова: «Пойдем в хату». Сказано
Мы в его хате. Она убога. Одна комната, печь, стол, лавка и деревянная кровать с жалкой постельной принадлежностью. Хозяин сел за стол. Жестом руки предложил мне сесть рядом. Его сынишка очень почтительно смотрит на меня и молчит. После молчания «циклоп» произносит:
— Кто ты такой?.. И зачем пришел сюда?
Голос его мрачный и какой-то замогильный. И тон, и постановка вопроса мне очень не понравились.
— Это Россия или Финляндия? — сам задаю ему вопрос, чтобы точно знать, где я.
— Финляндия, — одним словом отвечает он.
Мне стало легче на душе.
— Далеко отсюда русская граница?
— Полторы версты, — сказал и указал рукой на восток.
«Полторы версты — это плохо, это очень близко и шце небезопасно
для меня, — констатирую в уме. — Надо быть осторожным. Могут и выдать».
— Я русский, пришел повидать сестру, она живет в Финляндии, — вру ему.
— В каком городе?
— В Сердоболе, — отвечаю, назвав ближайший город отсюда.
— Паспорт есть? — тянет за душу он.
Достаю свой документ и даю ему. Он надевает очки, склоняет голову на свой единственный глаз и долго смотрит на написанное в удостоверении Екатеринбургского университета. Не знаю, понял ли он, что там написано, или нет, но смотрел он долго. Вернув его мне, произнес:
— Харашо, ложись спать тут, а завтра мы пойдем с тобою на пост.
Это меня совершенно не устраивало. Я абсолютно не хотел ночевать
здесь, в полутора верстах от советской границы. Кто они?.. А вдруг пошлют мальчика к границе и приведут красноармейцев... Нет-нет!.. Надо уйти отсюда. Его «косой глаз» мне очень не нравится. Да и почему он за полночь времени был в лесу и с топором? Черт его знает, что он думает?!
— А где пост? — спрашиваю.
— Четыре километра отсюда, — сказал и указал на юго-запад.
— Кто старший там? — задаю вопрос, чтобы знать, не о советском ли посту он говорит.
— Сержант, — все так же мрачно, глухо и односложно отвечает он.
Слова «километр» и «сержант» меня успокоили. В красной России
этих слов егце не было. Я прошу его отвести меня на этот пост сегодня. К моей радости, он соглашается. Старик уходит домой, а мы идем к его лодке. Мальчик услужливо помогает отцу и мне.
Пересекли юго-восточный угол озера и причалили к сухому гористому берегу леса. Подъем высокий. Дорога не колесная. Через версту расстояния вышли на голое поле, где стояла крестьянская усадьба. Около одной постройки сидели три солдата без рубашек, хотя и шел уже второй час ночи. Светло. Солдаты ладонями били комаров на своем теле и при этом грубо произносили лишь одно слово: «Пергелле! (черт!)» Потом я узнал, что у финнов это ругательное слово, принятое во всех случаях.
Мой проводник сказал им несколько слов обо мне. Один солдат немедленно же пошел в комнату. Скоро оттуда показался очень молодой сержант в сером мундирчике. Он испытывающе строго посмотрел мне в глаза. Я смотрю на него с полным сознанием своей невиновности. Сержант жестом указал, чтобы я снял свой мешочек. Один солдат вынул из него мою тетрадь-дневник и документы. Увидев у меня часы, попросили отдать им. Кстати сказать, часы были настоящие, офицерские, большие, серебряные с крышкой, фирмы «Павел Буре». Когда все это сержант отнес в свою комнату, я понял, что мои вещи арестованы.