Лабинцы. Побег из красной России

Елисеев Федор Иванович

— Полковник, я хочу Вам дать в 1-й Лабинский полк еще одного штаб-офицера.

— Кто он таков? — спрашиваю.

— Войсковой старшина Логвинов¹⁹³, — отвечает, остро смотря мне в глаза. — Он из моего штаба, как штаб-офицеру ему теперь в штабе делать нечего.

— Нет, не надо, Ваше превосходительство. Вы разве забыли его случай со мной в Филипповском хуторе? — докладываю.

— Нет, не забыл. Но он ведь извинился перед Вами! — говорит Науменко. — Право, он хороший офицер. Он тяжело ранен в голову, а если на него иногда «что находит», то Вы сумеете его остановить. К тому же

он сам хочет к Вам, в 1-й Лабинский полк, — уговаривает он меня.

Я уважал генерала Науменко, не хотел его огорчать и согласился.

Логвинов — бывший кадет, окончил сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге в июле 1914 года, то есть накануне войны. О нем я слышал еще в своем 1-м Кавказском полку в Турции от его сверстников, что он был тяжело ранен в голову и у него иногда случается «заскок», несдержанность. Было же дело так.

В Филипповском хуторе я прибыл в штаб корпуса по делам службы и в передней комнате вижу его, в чине есаула. На мое обращение доложить генералу Науменко он, не встав со стула, небрежно бросил мне:

— Генерал занят.

— Я Вас прошу, есаул, доложить командиру корпуса обо мне, и потом, когда к Вам обращается штаб-офицер, надо встать, — говорю ему.

— Ну-у, вас много таких будет! — вдруг отвечает он, продолжая сидеть на стуле.

— Что Вы сказали?!. Да встать! — крикнул я на него.

Он встал нехотя и не принял положенную военную стойку. Быстро открылась дверь, и в ней показался генерал Науменко, удивленно спрашивая меня:

— Что случилось, Елисеев?

Я доложи/, «что, именно, случилось».

Науменко горячо «напустился» на Логвинова. Тот немедленно же «вытянулся смирно». Генерал заметил, что его обязанность состоит именно в том, чтобы исполнять разные поручения.

— Пришел начальник дивизии по службе, он в чине полковника, и Вы так ему ответили?! — очень строго, внушительно, ясно, коротко и определенно подчеркнул ему генерал Науменко и заставил тут же извиниться передо мною.

Логвинов был смущен, извинился. И теперь, месяц спустя, дает его в мой полк. И только из чувства уважения к генералу Науменко я согласился на это.

Логвинов представился мне хорошо. Ехце раз извинился и добавил, что это у него — «как результат тяжелого ранения в голову» и что он иногда говорит то, что и сам не знает.

Я обласкал его и назначил командиром 1-й сотни. О Логвинове я написал потому, что при гибели Кубанской армии он совершит один положительный поступок и останется с казаками.

Штаб корпуса проходит нашу дивизию. Науменко заехал ко мне. Я предлагаю ему пообедать у нас, «чем Бог послал». Он согласился.

Надюша — моя хозяйка. Женской рукой она сервировала «что могла». Науменко шутит с ней и называет ее «казачонком». Надюша с бритой головой, в бешмете, в ноговицах. Казачок, да и все. Да и сама хочет быть «казаком».

Она без конца, щебечет, накрывая стол, и, закончив, произносит:

— Федя, можно садиться.

Мы подходим к столу. Науменко идет к председательскому стулу и берет его за спинку, чтобы сесть.

— Нет, генерал, это мое место хозяюшки, а Ваше — рядом со мною, — вдруг говорит она так смело.

Науменко немного опешил. Да опешил и я. 17-летняя барышня в штабе дивизии — и «хозяюшка»? Я немного смущен, но Науменко быстро «находится»:

—

Ах ты, постреленок! — отвечает он и туч же ущипнул ее за щеку.

Надюша краснеет, бьет его по руке и теперь уже активно просит его

занять место рядом с нею, правее. Мы все смеемся и соглашаемся. Я сажусь левее ее. Наши начальники штабов меняются местами: полковник Егоров рядом со мной, а генерал Арпсгофен — рядом с Науменко.

— Мы обедаем с дамой, — любезно острит старик Арпсгофен и тут же «жалуется» Науменко, что «Надюша заставляет его бриться ежедневно» .

— Ах, неправда!.. Неправда, генерал, — пищит она. — Я Вам никогда этого не говорила, — оправдывается.

— Ну конечно, Надюша, Вы мне этого никогда не говорили, но не могу же я, кавалер, показываться перед дамой небритым. Вот и приходится напрягаться каждый день, — шутит он.

Две дивизии — в одну. Генерал Бабиев

Оказалось, что генерал Науменко заехал в штаб нашей дивизии не просто так. После обеда, когда все офицеры удалились, он говорит мне и генералу Арпсгофену:

— Ввиду малочисленности 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева предполагается свести вместе 2-ю и 3-ю дивизии. Но номер дивизии, из уважения к генералу Улагаю, как к его детищу, останется «второй». Третья дивизия — совершенно упразднится. Как старший в чине, в командование дивизией должен вступить генерал Бабиев.

— Вы ничего не имеете против этого, полковник Елисеев? — вдруг обращается он ко мне.

— Ваше превосходительство, это вполне нормально, — отвечаю ему искренне.

— Еще один вопрос, — обращается он к генералу Арпсгофену. — Генерал Бабиев хочет сохранить свой штаб дивизии, а штаб 2-й дивизии — расформировать. Я знаю, что это Вам будет очень неприятно, но — так хочет генерал Бабиев, — закончил он.

Я видел, как все это было неприятно моему милому старику генералу, но я отлично понял, что иначе и быть не может. Для властного и порою своевольного генерала Бабиева скромный, серьезный и благородный генерал Арпсгофен был совершенно неподходящ. Это, конечно, знал и сам Науменко. Все это как бы только предполагалось, но нельзя было не увидеть, что все уже предрешено, сговорено заранее с Бабиевым. У него остались в дивизии только два полка — Корниловский и 2-й Сводно-Кубанский, и оба были малочисленны.

Полки Хоперской бригады, входившие в состав 3-й дивизии, давно отозваны генералом Шкуро к себе, к Сочи, как главные и верные его соратники еще по 1918 году.

Астраханская казачья дивизия, отходившая по Ставрополью к Кубани, была временно подчинена Бабиеву. Старший офицер этой дивизии писал мне, что она состояла из двух полков астраханских казаков, двух полков калмыков и двух полков туркмен Астраханской губернии. Почти все четыре последних полка разошлись при отступлении по своим кочевьям. На Черноморском побережье остатки дивизии образовали с остатками Терской дивизии Терско-Астраханскую казачью бригаду и были оттянуты в тыл. До хутора Веселого, что южнее Адлера, дошли только две сотни астраханских казаков. Там они оставили своих лошадей с седлами и переправились в Крым. На острове Лемнос они составили Терско-Астраханский полк. Вот почему так уменьшилась 3-я Кубанская дивизия генерала Бабиева.