Лабиринт Осириса
Шрифт:
– …Жил в трущобах Манчестера. Его отцом был говоривший на идиш неграмотный сапожник. Чтобы выучиться на инженера, сыну пришлось бороться с жуткой бедностью и дискриминацией на религиозной почве. Он был во всех отношениях блестящим человеком, но в то же время непростым. На его плечи давил груз строгих социалистических принципов, и это отдаляло его от других колонистов. Он постоянно цапался с людьми и был печально известен тем, что по всякому поводу пускал в ход кулаки.
Гирлинг сделал несколько боксерских движений руками, и Халифа вспомнил рассказ Мэри Дюфресн о том, как Пинскер напал на человека из Курны.
– Да, была такая потасовка, – признал англичанин, когда детектив упомянул об этом случае. – Я так и не выяснил детали, только знаю, что Пинскер взбесился из-за каких-то его слов и измутузил до потери сознания. Настроил против себя очень многих, хотя, надо отдать ему должное, обычно он относился к египтянам с большим уважением. Не представляю, что с ним произошло. Может, дело в застарелой привычке. – Гирлинг изобразил рукой, будто подносит к губам стакан. – Или в его внешности. Лицо Пинскера было опасной для обсуждения темой.
– Я как раз собирался об этом спросить, – заметил Халифа. – У него было… как это говорится… врожденное уродство?
– Врожденный дефект? – Гирлинг покачал головой. – Нет, нет, его физический недостаток был приобретенным. Если судить по ранним фотографиям, Пинскер был вполне привлекательным молодым человеком. Темные глаза, ярко выраженные семитские черты лица. Его лицо погубил газ.
Халифа не понял.
– Иприт, – объяснил англичанин. – Во время Первой мировой войны Пинскер служил сапером. Он вел солдат делать подкоп под оборонительную линию германцев, но фрицы прочухали и повели контрподкоп. Затем немцы пустили в британский тоннель газ. Решили спалить бедолаг заживо. Пинскер рисковал жизнью – пытался заткнуть брешь, чтобы дать возможность остальным выбраться. Заработал за свои труды Крест Виктории и страдал до конца жизни. Постоянно испытывал боль. И чтобы как-то функционировать, глушил себя спиртным и морфием. Трагическая фигура во многих отношениях.
Халифа усомнился, что девушка, которую Пинскер изнасиловал, воспринимала его в таком же героическом духе. Но оставил эту мысль при себе, не желая вдаваться в детали давнего преступления. Вместо этого вынул из кармана ксерокопию и повернул разговор к тому, что его в данный момент больше всего интересовало – письму Говарда Картера.
– Вряд ли вам это что-то скажет… – Он протянул англичанину ксерокопию.
Гирлинг вернул шляпу на голову и нацепил на нос очки со стеклами полумесяцем. По мере того как он читал, его глаза все больше лезли на лоб.
– Где вы это раздобыли? – вскинул он голову, дойдя до конца.
– Письмо хранилось в старом полицейском досье. Я обнаружил его всего пару дней назад.
– Как жаль, что я о нем не знал. Мог бы включить в монографию. Потрясающе! Невероятно!
– У вас есть соображения, что бы это могло значить? Та часть, в которой говорится о находке.
– Не могу на сто процентов поручиться… – Англичанин снова уткнулся взглядом в бумагу. – Но, принимая все во внимание, я бы поспорил на хорошие деньги, что речь идет о лабиринте Осириса.
Убежденность, с какой это было сказано, вывело Халифу из равновесия. Он не ожидал получить столь прямой ответ – предполагал, что предстоят еще долгие раскопки. Детектив подался вперед, ощутив на спине мурашки предвкушения. Все, что он слышал до этого, было моментально позабыто.
– Что такое лаби-рин?
– Лабиринт, – поправил Гирлинг. – Одно из двух древних египетских чудес, имя которому дали греки. Второе, разумеется, погребальный комплекс Аменемхета III в Хаваре. Но на мой взгляд, лабиринт Осириса намного интереснее.
– Так этот лабиринт – гробница?
– Нет, нет, нет. – Когда англичанин мотал головой, его отвислые щеки тряслись. – Это рудник. Особенный рудник. Основной источник золота фараонов Нового царства.
Мурашки предвкушения стали сильнее. Согласно заметкам Бен-Роя Ривка Клейнберг читала статьи о золотоносных шахтах.
– Ничего о таком не слышал, – сказал он.
– И вряд ли услышали бы, если специально не интересовались древнеегипетским материаловедением. Честно говоря, я сам об этом мало что знал, пока не занялся изучением личности Пинскера. А когда наткнулся на тему лабиринта, почитал кое-какую литературу, чтобы восполнить пробел. Эта шахта затмевает все другие. Все, что найдено в гробнице Тутанхамона, коллекция из Тель-Басты, украшения Яххотеп, захоронение Джехути, – очень велик шанс, что, глядя на эти сокровища, вы смотрите на золото, добытое в лабиринте. Если верить Геродоту, это настоящий подземный город.
– И Пинскер искал эту шахту?
– Конечно, искал, – кивнул Гирлинг. – Это занятие стало для него чем-то вроде наваждения. Не представляю, где он узнал о лабиринте, но с момента приезда в Египет постоянно отлучался в Аравийскую пустыню его искать. Его страсть была связана с тем, что он по профессии горный инженер. В архиве Бреккена хранится его письмо. Джозеф Бреккен воевал вместе с Пинскером, а в двадцатые годы был профсоюзным активистом. В письме Пинскер снова и снова возвращается к лабиринту, говорит, как было бы хорошо его отыскать. Его интересовало не столько золото, сколько технологии древних. В эпоху, когда в Египте каждый второй мошенник охотился за фараонами и сокровищами, Самюэл Пинскер мечтал получить знания о пролетариях. Истинный ученик Маркса. Ага, кавалерия на подходе!
Появился официант с подносом на кончиках пальцев. Он поставил перед Гирлингом «Пиммс», а перед Халифой, хотя детектив ничего не просил, стакан воды со льдом.
– Пьем до дна! – провозгласил англичанин, поднес стакан к губам и одним махом опустошил треть содержимого. При этом его дряблая шея тряслась и раздувалась, как у пеликана. Халифа пригубил воды и порадовался, что официант о нем позаботился. Несколько секунд мужчины молчали. Затем Гирлинг продолжил:
– «Так глубоки его шахты, так многочисленны галереи, настолько запутанна сеть коридоров, что, вступив в его чертог, человек совершенно теряется. Сам Дедал был бы сбит с толку». – Гирлинг сделал новый щедрый глоток напитка и поставил стакан на выпуклость живота. – Это описание лабиринта Геродотом. По крайней мере в моем пересказе, поскольку я не могу воспроизвести текст дословно. Место настолько изобиловало золотом, что его можно было срезать со стен ножом пластами, словно от куска мяса. А когда рабы выбирались на солнечный свет – если им суждено было выбраться, – их волосы сияли от золотой пыли, словно горели огнем. Да, Геродот был не из тех, кого тянуло на преуменьшения.
Гирлинг поболтал веточкой мяты в том, что осталось в стакане от «Пиммса». Халифа последний раз затянулся сигаретой.
– Лабиринтом это место называли только греки, – продолжал англичанин. – У египтян такого понятия не существовало. Их название прозаичнее: «шемут нет везир» – коридоры Осириса. Ведь Осирис был богом подземного мира.
Шемут нет везир что-то смутно напомнило Халифе, но только смутно. Несмотря на то что его всегда влекло прошлое страны, горное дело древних не относилось к тем областям, которые его особенно интересовали.