Лабиринт памяти
Шрифт:
Даже у него, постоянно занятого делами бизнеса, нет-нет, да мелькнет мысль, что, возможно, их дочь жива. Вдруг она находится в лапах какого-то психопата и испытывает нечеловеческие мученья? Можно только догадываться, о том, что занимает разум жены. Она ведь целый день один на один со своими думами. У нее нет даже такого призрачного барьера, как работа. Это он может на несколько часов отвлечься от дум о дочери. Наташа же постоянно в своей боли.
Но шесть лет – это большой срок. Эдуард не глупый, наивный мальчик. В свои пятьдесят три года он уже прекрасно понимает, что если пропавшего человека не
Пока же этого не случилось, даже в его практичной скептической душе теплится призрачная надежда. Надежда на то, что чудо все-таки случится и однажды Юлька, живая и веселая, откроет дверь родного дома и с криком: «Мама, папа, я вернулась!» – влетит в гостиную, излучая счастье и распространяя вокруг себя аромат духов. И их дом снова наполнится весельем и любовью. Ветер выметет из мрачных сейчас комнат уныние и печаль, и уберет беспробудную тоску из уголков Наташиных глаз. Тоску, из-за которой ему в последнее время совсем не хочется возвращаться домой.
Но чудо все не происходит.
Автоматические ворота плавно разъехались в стороны, и машина скользнула внутрь. Ворота тут же возвратились на место, отсекая усадьбу от остального мира. Ухоженный сад, стоивший ему целое состояние, разительно отличался от того, что было за забором, даже в этом элитном дорогом поселке. С какой же любовью когда-то Наташа собственноручно руководила садовниками. Это было в той другой счастливой жизни, когда она еще умела радоваться и любить. Сейчас же ее не интересовал ни дом, ни сад, и Эдуарду пришлось нанять фирму ландшафтного дизайна.
Охранники вытянулись в струнку, приветствуя хозяина. Машина замерла перед крыльцом. Эдуард дождался, пока один из парней откроет перед ним дверь, и грузно вылез и машины. Сказываются годы, он уже чувствует дыхание старости.
Эдуард медленно поднялся на крыльцо, оттягивая момент, когда придется встретиться с женой, и взялся за ручку входной двери.
Наташа была в комнате Юли, и это совсем не удивило его. Возвращаясь в последнее время домой, он практически всегда застает ее здесь. Растрепанная, похоже, сегодня волосы ее и не видели расчески, она лежала на кровати дочери и по щекам ее беззвучно катились слезы. И как всегда в такие моменты жалость острой иглой кольнула сердце.
Эдуард любил жену. Любил настолько сильно, что даже в мыслях никогда не изменял ей. Его коллеги частенько заводили молодых любовниц, заказывали на вечеринки женщин легкого поведения. Он же в компании оставался «белой вороной». Другие женщины его не интересовали.
Правда, и Наташа с некоторых пор не привлекала его как женщина, но от этого она не перестала быть его другом, близким, родным человечком. Возможно, даже сейчас они стали друзьями в большей степени, чем тогда, когда были близки физически. Теперь их сплачивало общее горе.
Эдуард наклонился и осторожно коснулся губами мокрой от слез щеки. Потом присел рядом с Наташей, одной рукой обняв ее за плечи. Он чувствовал, как плечи ее чуть вздрагивают от беззвучных рыданий.
Жена подняла голову, вопросительно глядя на него. Он отрицательно покачал головой. Она снова отвернулась к стене и теперь уже в голос завыла, зажав кулаком рот.
Он тихонько притянул ее к себе, гладя рукой жесткие непрочесанные волосы. Сквозь большое окно он видел собственный сад. Летние сумерки уже сделали его мрачным и словно бы пустынным. Прямо перед окном промелькнула быстрая тень. Охранники выпустили на ночь собак.
Полумрак улиц прокрался в неосвещенную комнату, отбрасывая на стену причудливые тени. Жена уже успокоилась и теперь только тихонько вздрагивала худенькими плечами.
Да, Эдуард любил ее, но помочь ей ничем не мог. Он и сам чувствовал себя растерянным и беспомощным. Несмотря на все его влияние, деньги, и прилагаемые усилия – результата ноль. Хотя нет, не так – нет результата, который нужен ему. В остальном же ребята из службы безопасности фирмы сработали отлично. Не зря он в свое время не пожалел ни денег, ни сил. Собрал команду, которой может позавидовать любое самое элитное силовое подразделение. Все спецы своего дела, первоклассные профессионалы. И им все почти удалось. Почти…
Почему-то в голове всплыла латинская фраза: Non progredi est regredi – Не продвигаться вперед – значит идти назад. Вот и он словно топчется на месте. Несмотря на все предпринимаемые усилия, он ни на йоту не продвинулся. Он до сих пор так и не знает, что случилось с его дочерью. Просто руки опускаются, но он не имеет права сдаваться. Mea vita, mihi bellum – Моя жизнь – моя война.
Это действительно его война. Теперь он это точно знает. Война, которую он хоть и не начал, но именно он ударил первым. Эдуард заставил себя забыть, но память не стирает ничего. Просто все то, что он так стремился не вспоминать, она, безжалостная и откровенная, загнала куда-то вглубь подсознания и хранила там до поры, до времени.
И вот время пришло. Время, когда Эдуард уже не может отмахнуться от воспоминаний. Когда ему волей-неволей приходится вспоминать. Так что война это его, личная. Война, в которой на его стороне только Наташа. Она единственная, кто может понять его боль и отчаяние. Пока на его стороне… До того момента, пока не знает всей правды. Узнай она, и она тоже отвернется от него. Пока же Наташа может его понять, но помочь ему она не в силах. Так что с этой войной он один на один. И он должен выстоять, закончить то, что начал. Тем более что он уже близок. Так близок…
***
Когда бинты были сняты и доктор поднес ему зеркало, бесстрастное стекло отразило довольно молодого мужчину с местами отвратительно красной, кажущейся воспаленной кожей лица. Кое-где она была неровная и шелушащаяся с проступавшими на ней шрамами, которые сейчас было отчетливо видно. На фоне нездоровой красноты резко выделялись яркие карие глаза, обрамленные черными ресницами. Родион отметил это, подумав, как же быстро ресницы отрасли заново. При таких поражениях кожи, которые были у него, они должны были сгореть первыми. Да и в целом, все не так плохо. Он-то думал, что будет гораздо хуже.