Лабиринт памяти
Шрифт:
Soundtrack — Bond «Libertango (Astor Piazzolla cover)
— Ты опоздала.
От звука его голоса она едва заметно вздрогнула. Во рту пересохло, руки била предательская дрожь, но, к счастью, он не мог этого разглядеть: в комнате было слишком темно.
— Я знаю, прости. Меня задержали, — как можно спокойней попыталась сказать она, но все же не смогла скрыть волнение.
Он это заметил. Конечно, заметил и подошёл к ней так, что теперь она видела его обеспокоенное лицо в тусклом лунном свете, пробивающемся сквозь окно.
— Что-то случилось? — его рука взметнулась
Девушка едва сдержалась, чтобы не заплакать. Сделала шаг назад, в темноту комнаты, и проглотила неприятный комок, застрявший в горле.
— Я… Поссорилась с Джинни.
Прозвучало не совсем убедительно, но, казалось, он поверил, и его тело заметно расслабилось.
— Что бы там ни было, ты же знаешь, что завтра вы с этой вздорной девчонкой помиритесь?
Завтра. Какое ужасное слово, особенно когда понимаешь, что его может не быть.
Она взглянула на него. Внешне он был невозмутим, и со стороны могло показаться, что он не испытывает абсолютно никаких эмоций, но она видела это в его глазах, видела то, что заставляло её сердце биться сильнее, то, что сводило с ума, то, что она разглядела не сразу, но когда разглядела, окончательно пропала.
Чувства.
И, когда он мягко притянул её к себе, прикоснулся губами к её лицу, она поняла, что… Нет, не сможет. Не сможет!
В этот момент дверь в комнату резко открылась, кто-то вошёл, и всё пространство озарила яркая вспышка…
— Не-е-е-т!
Гермиона проснулась от собственного душераздирающего крика. Её колотила дрожь, на лбу выступила испарина, а дыхание никак не хотело успокаиваться. Свесив ноги с кровати, она встала, торопливо подошла к окну и, распахнув его настежь, стала жадно глотать ртом свежий воздух.
Пребывая в глубоком потрясении из-за сна, Гермиона никак не могла собраться с мыслями: всё прочее затмевали эмоции. Было такое ощущение, что она только что испытала все муки ада, а теперь пожинает плоды этих пыток. Чувствовала она себя гадко, до отвращения паршиво: в груди царило мерзкое, совсем непонятное отчаяние, но сильнее всего давала о себе знать острая душевная боль. Удивительно: это был обычный сон, но настолько яркий и живой, что Гермиона никогда не пожелала бы увидеть его вновь, особенно сейчас, когда всё, пережитое ею, до сих пор было здесь, внутри неё.
На улице светало, лёгкий ветерок приятно холодил разгорячённое тело, и вскоре Гермиона почувствовала, что эмоции начали уходить, уступая место разуму. Вмиг пришла целая куча вопросов. Какого чёрта ей приснился такой странный сон? Почему она ощутила эту разрывающую душу боль, в чём была её причина? Что за незнакомая комната, в которой она находились с… Кем? Гермиона не могла с уверенностью дать ответ, потому что сейчас была просто не в состоянии вспомнить лицо человека, с которым говорила. Конечно, она могла предположить, что это Драко, но что если это был кто-то другой? Хотя… Вряд ли.
Гермиона привыкла к тому, что Малфой являлся ей практически каждую ночь, но то были сны совершенно другого рода. В них они практически не разговаривали, а были заняты другим делом, и то, чем они были заняты, по правде говоря,
Возможно, это отголоски прошедшего вечера: когда Драко неожиданно едва ощутимо сжал её руку в своей, Гермиона внезапно испытала какое-то новое будоражащее сердце чувство, названия которому она так и не смогла подобрать. Это её взволновало и почти лишило возможности отдохнуть, подарив вместо этого ворох самых разнообразных мыслей, не дающих сознанию успокоиться. И лишь когда уже под утро Гермионе удалось наконец забыться, она увидела этот сон, как следствие своих эмоциональных переживаний. Вполне закономерно.
Почувствовав, что уже начинает замерзать, Гермиона закрыла окно и вновь легла в кровать. Лишь сейчас она вспомнила, что ей не мешало бы выспаться: завтра, вернее, уже сегодня, состоится долгожданное выступление, к которому они с Малфоем так отчаянно готовились.
Вот ещё один повод для беспокойства и, соответственно, для странных сновидений.
Удовлетворившись двумя логичными обоснованиями приснившегося, Гермиона медленно выдохнула и, закрыв глаза, подмяла под собой подушку.
Сейчас она была абсолютно спокойна и ни капли не волновалась из-за того, что совсем скоро ей придётся танцевать на глазах у сотен волшебников с виновником своих — до недавнего времени — приятных и — с недавнего времени — неприятных снов.
*
Как оказалось, спокойна она была абсолютно зря. С самого утра проблемы захороводили Гермиону, не давая и минуты на то, чтобы расслабиться. Началось всё с Рона, который стал жутко нервничать сразу после того, как за завтраком Джинни случайно обмолвилась о предстоящем выступлении. В её словах не было ничего особенного: она просто с воодушевлением предположила, что на Гермионе наверняка будет потрясающее концертное платье для танго.
И это стало ошибкой.
Во-первых, Рон ничего не знал о том, что Гермионе предстоит танцевать танго. Наверняка он думал, что она разучивает на занятиях что-то вроде движений из тех незамысловатых хореографических постановок, которые показывают волшебники на вечерних шоу. В духе танца «Маленьких фей», не иначе.
Во-вторых, очевидно, благодаря мудрому поведению Гермионы, которая предпочитала не распространяться о том, как, а главное — с кем, она проводит тренировки, Рон подзабыл, что танцевать ей придется всё-таки с Малфоем. Но сейчас, судя по реакции на слова сестры, он это вспомнил.
И, в-третьих, уж совершенно точно он не думал, что ей предстоит надеть «потрясающее платье» для того, чтобы выступить с человеком, которого он до сих пор от всей души презирал.
— Он и так на тебя постоянно пялится! Меня тошнит от одной только мысли, что тебе придется вырядиться для него! — негодовал Рон, угрожающе размахивая вилкой за завтраком.
— Ты, как всегда, всё преувеличиваешь! — возмущённо откликнулась Гермиона. — И то, что мне необходимо будет переодеться в платье для выступления, не имеет ничего общего с тем, что ты называешь «вырядиться для Малфоя».