Лабиринты чувств
Шрифт:
— Какую шалаву? — тихо спросила Елена Семеновна.
Лида густо залилась краской, низко склонилась над своим замком и забормотала:
— Ну… мало ли тут всяких шалав вокруг молоденьких девушек крутится… Гнать их всех надо! Правильно я говорю?
Елена Семеновна нервно скомкала в руке газету, поправила очки и пристально посмотрела на нее.
— Лида, а вы городской телеканал смотрите?
— А как же!
— И какое ваше мнение о моей Оле?
Лида напрягла все свои извилины Нет, Юлька ей о городском канале ничего не говорила… Только о прическах…
— Никогда не видела, — выпалила она. — Да и что ей там делать? Все равно что мне в Большом театре танцевать! — Она от души расхохоталась, довольная своим сравнением, и тут же спохватилась, увидев, как изменилось лицо Елены Семеновны: — Ой! Я вообще-то нерегулярно… может, пропустила… Да и вообще, я их путаю… Не пойму, одна или другая…
— Большое спасибо, — с достоинством кивнула Елена Семеновна и машинально погладила по голове притихшую Катюшку. — Ты ешь, ешь, это тебе…
Когда дочери вернулись, она сидела в кресле под лампой и читала. Вернее, делала вид, что читала. Подняла голову, сняла очки и посмотрела на обеих пристальным взглядом.
— Как съездили?
— Прекрасно. Все приняли.
— И о чем же ты писала, Юля?
— О премьере в Доме кино.
— Это было в пятничном номере.
— Мамочка, там каждый день премьера, — нашлась Юлька.
— Понятно, — мама кивнула ей. — А ты, Оля?
Ольгу вопрос застал врасплох. Она растерянно оглянулась на Юльку.
— А Оля о новой программе… — начала было та, но мама оборвала.
— Я не тебя спрашиваю.
И тут Юлька заметила на столе аккуратно разложенные газеты с портретом Дениса. Те самые экземпляры, которые она забрала из редакции, чтобы Денис мог раздать их своим знакомым, похвастаться, а потом сунула в ярости в глубину ящика и забыла о них.
Оля тоже их увидела, побледнела и пролепетала:
— Мама, я сейчас тебе все…
Но мама уже смотрела на Юльку.
— Юлия, почему ты меня обманула? — горько спросила она.
— Я? — опешила Юлька.
— Да. Ты сказала, что это не твоя статья. Почему?
— Она мне не нравится, — вскинула на нее глаза Юлька. — Ее искромсали.
Мама усмехнулась:
— Понятно. Значит, сестре ты подарила, что тебе негоже? Ну-ка, Оля, покажи мне свой красный диплом.
— Зачем? — жалко пролепетала Оля.
— Хочу посмотреть. Сегодня я засомневалась, что у тебя «отлично» по русской литературе.
— У меня, кажется… Он в редакции… в отделе кадров…
— Ты даже не знаешь, что диплом должен храниться дома, — вздохнула мама. — В личное дело вписывают только номер. Или вкладывают копию.
— Мамочка, ты только не волнуйся… — начала было Юлька.
— Итак, — перебила мама. — С какого курса тебя выгнали? Только честно.
— Меня не выгоняли!
— Ты лжешь мне в глаза.
И под ее разгневанным взглядом Оля съежилась и понурила голову.
— Меня отчислили… за академ-задолженности… Я отказалась пересдавать…
— Почему? — изумилась Елена Семеновна.
— Ну… — Оленька помялась и вздохнула. — Все равно бы из меня журналист не вышел…
— Мамочка, это был честный шаг, — решительно вмещалась Юлька. — Оля не стала занимать чужое место.
— Семь лет! — охнула мама. — Вы семь лет меня дурачили. На что вы рассчитывали? Ведь сколько веревочки не виться… — она назидательно подняла вверх палец, — а кончику быть.
— Мы не хотели тебя расстраивать, — промямлила Оля.
— И чем же ты занималась эти семь лет? Не училась, не работала…
— Она работала, — быстро встряла Юлька, пока сестра не брякнула что-нибудь сгоряча. — Она работает, мамочка. Оля… манекенщица. Правда. Она ведь у нас красивая…
— Манекенщица?! — у мамы в глазах застыл неописуемый ужас. — Золотая медаль! Великолепный английский! И манекенщица… Разве это профессия, выставлять себя на обозрение?
— Мама, ты же сама нас учила… — затараторила Юлька. — Нет плохой работы, есть плохие люди… А раз художники создают новые модели, их же надо кому-то показывать. И так, чтобы оценили по достоинству…
Мама трагическим жестом прикрыла рукой глаза.
— Моя дочь — вешалка для платьев! — воскликнула она. Если б она знала, что была на волосок от истины…
Лиде не спалось. Она выходила на кухню попить и злорадно наблюдала, как заплаканная Ольга пробегает в ванную и обратно, прислушивалась к возбужденным голосам за соседской дверью.
— Как я буду смотреть людям в глаза?! Весь город знает, что вы обе…
— Мамочка, разве без высшего образования ты меня любишь меньше, чем ее?
— Я все могла бы понять… Но только не ложь! И главное: ты вовсе не беспокоилась о моем здоровье, а хотела казаться лучше, чем ты есть на самом деле, — безжалостно припечатывала мама. — И дело не в образовании. Ты просто трусиха. Напакостила — и в кусты, отсидеться… А за тебя Юлька отдувается!
— Мама, это жестоко… — навзрыд рыдала Оленька.
При всей легкомысленности она любила и уважала мать, и ей было тяжело это апокалипсическое «развенчивание мифов».
Всю ночь они не сомкнули глаз, а наутро мама вновь упаковала чемодан.
Она поменяла билет на самый ближний поезд и стояла на перроне с отрешенным, обиженным лицом. Дочери молча переминались рядом с ноги на ногу и тоже молчали.
И только когда красный семафор сменился на зеленый и проводница велела зайти отъезжающим в вагон, мама быстро обняла Юльку и надолго прижала к груди Олю.
У Юльки внутри поневоле шевельнулось нехорошее чувство ревности. Свою «первенькую», несмотря на ее разгильдяйство, мама все-таки любила чуть больше, чем «последыша» Юльку, несмотря на все ее успехи…