Лабиринты времени

Соколов Олег Валерьевич

Жизнь огня всегда занимала Мелика. Огню, как всякому живому существу, нужна была пища, он питался ветвями, сухой травой, жиром, он рос, он рождал другие огни, но приходил час – и огонь умирал. Огонь от молнии вспыхивал моментально и мог распространяться беспредельно, его языки слизывали, превращая в золу, огромные пространства леса, но если его поделить на мельчайшие частицы, то каждая начинала постепенно затухать – и огонь погибал. Огонь хирел, когда его лишали пищи, размеры его становились меньше мухи, но стоило поднести к нему сухую травинку, как он возрождался и снова мог объять своим пламенем огромный лес. Это был зверь и не зверь. У него не было ног, но он соперничал в скорости с антилопой. У него не было крыльев, но он летал в облаках; не было у него и пасти, но он дышал, ворчал, рычал; не было у него ни лап, ни когтей, но он мог захватить и истерзать огромное пространство.

Мелик любил огонь – и в то же время ненавидел и боялся его. Мелик знал, что огонь можно приручить, но он всегда готов пожрать тех, кто его кормит; огонь свирепей саблезубого и коварнее волка. Но жизнь с ним радостна: он отгоняет жестокий холод ночи, дает отдых усталым и силу слабым, делает вкуснее мясо. В темноте пещеры Мелик вспоминает яркое пламя костра и красные отблески на лице Росы. Восходящая луна напоминает ему такой костер.

Из какого места земли выходит по ночам луна, и почему Енох говорил, что она, как и солнце, никогда не гаснет? Ночью солнце не светит, а днем луна исчезает. Неужели, продолжая гореть, они просто убегают и прячутся за землю? В иные вечера луна кажется тоньше травинки, которую лижет робкий язык пламени. Но вслед за тем она оживает и толстеет. Неужели невидимые люди заботятся о ней и кормят ее, когда она начинает худеть. Сегодня вечером луна в полном расцвете сил, вначале она была огромной и тусклой, но, постепенно поднимаясь по склону неба, становилась все меньше, а свет ее от этого только сиял ярче. Очевидно, невидимые люди сегодня дали ей много сухих сучьев!

Учитель говорит, что все сразу узнать невозможно, но как порой хочется полностью раствориться в своих грезах, разгадывая загадки природы, и почувствовать такое притягательное и вкусное, словно мясо молодого оленя, ощущение мудрости, как говорит учитель. Мудрость – что это? Нюх, острый глаз, слух или, когда всей кожей чувствуешь приближение врага или Росы? Пока Мелик предавался этим грезам, ночные животные вышли на охоту – и пугливые тени заскользили по траве. Охотник различил в темноте землероек, тушканчиков, агути, легких куниц, похожих на змей ласок; затем в полосе лунного света показался сохатый. Мелик смотрел ему вслед, у него шкура цвета дубовой коры, тонкие сухие ноги и закинутые на спину ветвистые рога. Сохатый исчез во тьме. Теперь видны волки: у них круглые головы, острые морды и крепкие, мускулистые ноги, брюхо у них беловатое, но бока и спина бурые, а вдоль позвоночника растет полоска почти черной шерсти; в поступи их есть что-то коварное, предательское и неверное. Волки учуяли лося, но и тот, в свою очередь, втянув в ноздри влажный ветерок, различил подозрительный запах – и ускорил свой бег. Сохатый намного опередил волков. Запах его с каждой минутой становится все слабее. Волки понимают, что сохатого не догнать, тем не менее, они бегут по его следу в открытой степи и будут преследовать лося до самой опушки леса. Преследовать его дальше бесполезно, и разочарованные волки медленно возвращаются назад. Некоторые из них воют, другие сердито рычат. Затем тонкие, подвижные ноздри их снова начинают обнюхивать воздух. Поблизости нет ничего, достойного внимания, если не считать трупа саблезубого и трех людей, укрывшихся в пещере. Но люди – слишком опасный противник, а кошатину волки, несмотря на всю свою прожорливость, терпеть не могут. Тем не менее, старательно обойдя стороной человеческое жилье, они подошли к саблезубому. Сначала волки осторожно кружили вокруг трупа, боясь западни, но вскоре осмелели и, подойдя вплотную, стали обнюхивать огромную пасть, из которой так недавно еще вырывалось грозное дыхание. Исследуя неподвижную тушу, они слизывали кровь с зияющих ран. Но ни один из них не решался вонзить зубы в эту терпкую плоть, которую безнаказанно могли переварить только железные желудки коршуна или гиены.

Неожиданно поблизости раздался взрыв жалобных воплей, рычание и пронзительный хохот. Волки насторожились. Шесть собак выбежали в полосу лунного света. У собак были мощные груди, удлиненные туловища, слабые задние лапы, гривастые, остроухие морды с треугольными глазами и сильными челюстями, способными раскусить кости льва.

Собаки издавали отвратительный запах. Это были рослые хищники, которые могли бы помериться силами даже с вепрем благодаря мощи своих челюстей, но собаки не любили открытой борьбы и принимали бой только при крайней необходимости. Впрочем, такие случаи были большой редкостью, так как хищников не соблазняла борьба за свежее мясо, их притягивало зловонное мясо падали, а соперничества других пожирателей мертвечины эти собаки не боялись, так как те были слабее них. Псы знали, что сильней волков, но долго не решались оспаривать у тех добычу. Они кружили вокруг мертвой туши саблезубого, то удаляясь, то приближаясь, и оглашали по временам воздух пронзительным воем. Но в конце концов, набравшись смелости, разом кинулись на приступ падали. Волки не пытались даже отстаивать свое добро, уверенные в быстроте своих лап, они спокойно сидели в нескольких локтях от саблезубого. Теперь волки сожалели об упущенной добыче и злобно рычали на собак, делая вид, что вот-вот бросятся на них, но казалось, они рычали лишь потому, что так было принято, а сами были довольны тем, что могут хоть чем-то досадить своим соперникам. Псы не обращали на них внимания и с угрюмым ворчанием рвали на части труп хищной кошки. Если бы не голод, они предпочли бы свежему мясу тухлятину, разложившуюся и кишащую червями плоть. Но выбора не было, да и присутствие волков заставило их спешить. Сначала псы полакомились внутренностями саблезубого, затем, разодрав ему бока крепкими, как железо, клыками, извлекли сердце, легкие, печень и длинный шершавый язык, вывалившийся из пасти во время агонии. С радостным урчанием они насыщались мертвечиной, вознаграждая себя полной сытостью за долгие дни скитаний с пустым желудком, за вечное голодное беспокойство.

Волки, напрасно рыскавшие по сторонам с самих сумерек, завидовали этой сытости. Озлобленные неудачей, несколько волков стали обнюхивать убежище людей, и один осмелел настолько, что попробовал просунуть голову в отверстие. Мелик презрительно ударил его копьем. Раненый зверь ускакал на трех лапах, оглашая воздух тоскливым воем, и все волки завыли вдруг жалобно и как-то посиротски. Бурые тела качались в неверном свете луны, в глазах их горела жажда жизни и страх перед ней, белые клыки сверкали, а тонкие мускулистые лапы злобно скребли землю перед пещерой. Голод становился нестерпимым, но зная, что за камнями прячутся сильные и хитрые противники, они перестали рыскать вокруг убежища людей. Сбившись в кучу, волки как будто держали совет. Некоторые сидели на задних лапах, широко раскрыв пасть, другие беспокойно переступали лапами. Один волк, казалось, призывал их к порядку и требовал внимания. Остальные почтительно обнюхивали и слушали этого старого волка с облезшей шкурой и пожелтевшими клыками.

Мелик не сомневался в том, что у волков есть свой язык, что они сговариваются между собой, например, как устроить засаду, окружить добычу или как сменяться во время погони. Он с любопытством следил за их советом и старался разгадать замыслы. Часть волков переправилась вплавь через реку, остальные разбрелись по чаще. Теперь слышна была только возня собак над трупом саблезубого.

Высоко поднявшаяся луна затмевала своим сиянием блеск звезд. Тусклых звезд не видно было вовсе, а яркие слабо мерцали в волнах лунного света; какое-то напряженное оцепенение разлилось по лесу и по степи. Только изредка в прозрачной синеве воздуха, бесшумно махая крыльями, проносилась сипуха да метались ночные бабочки, спасаясь от преследования летучих мышей. И вдруг тишина нарушилась, перекликающийся вой донесся из леса. Мелик понял, что волки окружили добычу. Вскоре его догадка подтвердилась. В степь выбежал какой-то зверь, он походил на дикую лошадь, только грудь у него была уже изодрана и вся в крови. Зверь спасался от наседавших на него трех волков. Преследователи уступали ему в скорости бега, но не бросали погони и даже как будто берегли силы; все время они перекликались с волками, сидевшими в засаде. Вскоре все волки появились в степи, и конь оказался окружен со всех сторон. Еле держась на подгибающихся ногах, он остановился и огляделся, прежде чем принять какое-нибудь решение. С юга, с востока, с запада его обступили волки. Только на севере, казалось, была лазейка – здесь путь преграждал лишь один старый волк с посеревшей шкурой. Загнанный зверь избрал этот путь. Старый волк спокойно поджидал его, но когда конь был уже совсем близко, вдруг протяжно завыл. И тотчас же рядом с ним на кургане появились еще три волка. Несчастный конь остановился и жалобно заржал. Он почувствовал, что гибель кольцом обступила его, и ему не вырваться больше на простор, где быстрые ноги еще раз спасли бы ему жизнь. Теперь уж не помогут ни хитрость, ни сила, ни быстрота. Он взглянул на своих преследователей, словно моля их о пощаде, но волки только тесней сомкнули кольцо. Тридцать пар глаз неотступно следили за каждым движением коня, и в каждом взгляде он видел свой смертный приговор. Волки хотели запугать свою жертву, опасаясь ее сильных копыт, и стоявшие перед конем волки делали вид, что готовятся наброситься на него, отвлекая внимание от других волков, подкрадывавшихся к нему с боков. Ближайшие уже были на расстоянии всего нескольких локтей. С мужеством отчаяния затравленный конь еще раз попробовал искать спасения в бегстве. Он стремительно прыгнул на своих преследователей, пытаясь прорвать их строй. Один волк покатился по земле, другой пошатнулся – и перед конем уже открылся свободный путь, но в эту секунду на боку у него повис волк, потом второй. Десятки пастей уже терзали его. Конь отчаянно рванулся – и еще один хищник упал на землю со сломанной челюстью, но остальные, дружно набросившись, прокусили своей жертве горло, впились в поджилки, растерзали бока, и конь повалился на землю под тяжестью волков, пожиравших его живьем.

Некоторое время Мелик слышал стоны и жалобный вой животного, в котором жизнь продолжала еще бороться со смертью. С радостным ворчаньем волки грызли теплое трепещущее мясо, пили горячую кровь, ощущая, как жизнь непрерывным потоком вливается в их желудки. Изредка старые волки беспокойно оглядывались на собак: те предпочли бы нежное и сладкое мясо коня жилистому саблезубому, но не осмеливались оспаривать добычу у волков, зная, что даже трусливые звери становятся храбрыми, когда защищают с трудом доставшуюся им пищу.

Луна прошла уже полдороги к зениту. Сом стал на стражу, и Мелик заснул. Спокойные воды реки чуть виднелись в отдалении. В степи снова поднялось смятение: в чаще раздалось рычание и захрустел кустарник. Собаки и волки вместе подняли морды и насторожились. Сом, просунув голову в отверстие, также напряг свой слух, зрение и обоняние. Послышался стон издыхающего животного, потом грозное и отрывистое рычание, затем кустарник раздался в стороны, и вышел пещерный лев. Он нес в пасти только что задранную лань, а рядом с ним, извиваясь на ходу, как гигантское пресмыкающееся, бежала самка саблезубого. Оба хищника приближались к убежищу людей – и Сом поспешил разбудить Мелика. Охотники долго следили за хищниками. Пещерный лев пожирал свою добычу уверенно и неторопливо. Самка повернула морду в сторону волков, обгладывающих коня, поднялась и застыла в нерешительности. Волки выстроились перед своей жертвой, готовые вступить в бой, самка оглянулась на зверя, убившего ее самца. Лев не отреагировал на рычание самки и спокойно продолжал пожирать лань. Самка легла на свое место, вступать в бой против стаи волков в одиночестве ей не хотелось. Тяжелое предчувствие стеснило грудь Мелика и сделало дыхание его коротким и прерывистым.

Утро застало пещерного льва и самку на том же месте; они дремали рядом со скелетом лани. Трое людей, нашедших пристанище под каменными глыбами, не могли оторвать взглядов от этих страшных соседей. Радостный свет утра разлился по степи и по большой реке, но тревога закрыла собой счастье нового дня. Цапля повела своих птенцов на рыбную ловлю, нырец камнем упал в воду, и перламутровые круги всколыхнули зеркало реки. Проснувшиеся пернатые, весело щебеча, порхали по ветвям; сверкая радужными отблесками, проносились зимородки, сойки заботливо чистили свое красновато-серое оперение, болтливые сороки перекликались, раскачиваясь на концах веток. Вороны, каркая, кружились над скелетами коня и саблезубого; не найдя на них ни клочка мяса, ни одного нетронутого сухожилия, они разочарованно возвращались к остаткам лани. Но здесь дорогу им преграждали два пепельно-серых коршуна. Они, не желая покуситься на добычу льва, то описывали в воздухе широкие круги, то садились на землю на почтительном расстоянии от спящего царя зверей и чистили свой клюв, а потом замирали, словно в глубоком раздумье, и, вздрогнув, снова взвивались в воздух, чтобы продолжать свое бесконечное кружение. В степи не было видно ни одного млекопитающего – запах опасных хищников удерживал их в надежном убежище, в темной чаще леса. Только проворная рыжая белка на секунду высунула нос из листвы, но, завидев льва и самку саблезубого, тотчас же снова скрылась в густой зелени.

Мелик подумал, что льва привело сюда воспоминание о полученных ударах, и он пожалел, что неосмотрительно раздразнил могучего хищника. Сом был убежден, что самка саблезубого и лев сговорились между собой по очереди сторожить возле их убежища. Охотник знал, что хищники мстительны и злопамятны. Временами, в порыве неудержимой злобы, Мелик вскакивал на ноги и хватался за палицу или топор, но благоразумие тотчас же брало верх. Он вспоминал, что человек неизмеримо слабее крупных хищников, что хитрость, с помощью которой ему удалось убить медведя в полутьме пещеры, нельзя было применить ко льву и самке. Вместе с тем Мелик был убежден, что борьбы не избежать. Охотникам оставалось либо умереть от голода и жажды в пещере, либо попытаться одолеть самку, воспользовавшись моментом, когда она одна будет стеречь их. Но тут в душу его закрадывалось сомнение, мог ли он положиться на помощь Сома и Верного в этой страшной битве? Мелик вздрогнул, словно от холода. Увидев, что глаза спутников устремлены на него, он решил ободрить их.