Лачуга должника
Шрифт:
Надо обдумать все это, переварить в покое, подумал я и открыл калитку. Пройдя по улице поселка, свернул на неширокую, поросшую сорной травой грунтовую дорогу и долго шел по ней; я знал, что она ведет к кладбищу. Вскоре на взгорье показалась красная кирпичная церквушка с одноярусной колокольней. Дойдя до погоста, ничем не огражденного, я долго глядел на сбегающие в низинку покосившиеся кресты. "Пчелы не жалят мертвых",всплыла в памяти вычитанная где-то фраза. А меня пчелы будут жалить миллион лет. Люди будут рождаться
– Я не виноват перед вами,- произнес я вслух, обращаясь к ушедшим.- Я не виноват. Все произошло слишком быстро.
Когда я вернулся в Филаретово, то первым, кого увидал у дома Бываевых, был Валентин. Он подкачивал камеру своего велосипеда; к багажнику он успел приторочить объемистую корзину. Валик весело поведал мне, что едет на станцию Пронино, там неплохой привокзальный буфет. Бываевы решили чин-чинарем отметить сегодняшнее событие. Тетя Лира отвалила на это мероприятие свои похоронные ("смерётные") деньги.
– У тебя в передней вилке трещина,- напомнил я ему,- возьми велик у Рамушевых, на этом ты рискуешь сломать себе шею.
– Э, все равно,- отмахнулся он.- Авось целым вернусь.- Прикосновение к вечности не сделало его более осторожным.
– Может, пешком вместе сходим в Пронино?
– предложил я.- Я тебе помогу покупки нести.
– Не, подмоги не треба… И вообще никакой помощи мне теперь не надо. Ты, Пауль, можешь прекратить свое шефство надо мной в смысле грамматики. Окунусь на второй год - не беда, потом наверстаю. У меня теперь впереди вагон времени. И даже не вагон, а черт знает сколько составов.
В этот момент из окна выглянула тетя Лира.
– Павлик, в одиннадцать вечера приходи! Никуда не пропадай смотри! Будем отмечать!
– Но почему в такое позднее время?
– удивился я.
– Раньше нельзя. Вдруг соседи зайдут или кто. А в одиннадцать все уже спят в поселке.
XX
В назначенный час я постучался в дверь Бываевых. Послышались осторожные шаги. Тетя Лира наигранно сонным голосом, не отодвигая засова, тихо спросила:
– Кто там? Мы уже спать легли.
Я назвался, и она сразу впустила меня. Потом выглянула за дверь и, убедившись, что никого поблизости нет, что никто не видел моего прихода, снова закрыла ее на засов.
В комнате глазам моим предстал Стол. На нем стояло несколько бутылок шампанского, а посередке красовался торт. Стеклянные вазочки были заполнены конфетами "Каракум", "Белочка", "Элегия" и "Муза". Остальная поверхность скатерти была буквально вымощена тарелками и тарелочками со всякой снедью. Тут хватило бы на десятерых, а нас было только четверо, не считая Хлюпика. Песик с голубым бантом на шее - по случаю праздника - важно возлежал на сундуке. Он был уже сыт по горло.
– Богато!- сказал я, садясь за стол.- Чего только нет! Даже кальмары в банке!
– Икры нет, Павлик,- с лицемерно хозяйской скромностью посетовала тетя Лира.- Икры, вот чего нам не хватает.
– И до икры доживем! Главное теперь - не теряться!
– бодро изрек дядя Филя и, подмигнув супруге, принялся открывать шампанское.
Но дело не пошло - всю жизнь он имел дело с иной укупоркой. За бутылку взялся Валик. Он долго возился, наконец пробка выстрелила в стену и рикошетировала в Хлюпика. Тот презрительно поморщился.
– Так жили миллионеры!- воскликнул Валентин, разливая вино в стаканы.Ведь мы теперь миллионеры!
– Ну, чокнемся за вечное здоровье!
– провозгласил дядя Филя.- Чур, до дна.
Мы сдвинули стаканы, выпили. Дядя Филя крякнул, но кряк получился какой-то неубедительный.
– Градусенков мало,- буркнул он, наливая себе по второй.
– Смотри, дедуля, не надерись. Шампанское - опасное вино,- полушутя предупредил Валик, откупоривая новую бутылку.
– Не указывай! Молод, чтоб учить меня!
– Сейчас молод, а через тысячелетье мы с тобой почти уравняемся,отпарировал Валентин.- Тебе будет тысяча пятьдесят девять, а мне - тысяча восемнадцать.
– А ведь верно! Вот это да - уравняемся!
– изумленно произнес дядя Филя и, опережая остальных, опрокинул в себя очередной стакан.
Тетя Лира пила и ела молча, ошеломленная значительностью события. И вдруг заплакала, стала жаловаться сквозь слезы:
– Поздно лекарство это пришло… Молодости-то через него не вернуть, всю жизнь вековечную старенькой прохожу…
– Веселья мало!
– закричал захмелевший дядя Филя.- Заведу-ка я свои пластиночки.
Когда-то, работая в пункте по скупке утиля, он отобрал несколько заигранных, но совершенно целых пластинок. Он очень берег их. И вот теперь включил электропроигрыватель, поставил на него диск. Игла долго вслепую брела по какому-то шумному темному коридору. Наконец выделилась мелодия, прорезался голос певца: "Ночью, ночью в знойной Аргентине…"
– И в Аргентине побываем! Не унывай, Ларка!
– воскликнул Филимон Федорович.
– Теперь это вполне реально,- подтвердил Валик.- Аргентина от нас не уйдет.
– Бомбоубежище надо копать - вот что надо в первую очередь!
– испуганно объявила тетя Лира. Довоенная пластинка напомнила ей войну.
– Права ты, умница моя!
– умиленно согласился дядя Филя.- Оно, конечно, войны, может, и не будет,- а мы в бомбоубежище нашем картошку хранить будем. Нам теперь хозяйство с умом вести надо! С умом!
Человек был наг рожден, Жил без интереса,А теперь он награжден Радостью прогресса!