Ладейная кукла (сборник)
Шрифт:
Но тут опять щелкнул выстрел, грохот в дверь прекратился. Налетчики, сквернословя, бросились наутек, да не всем удалось убежать — еще выстрел, и еще один: «Будь ты проклят!»
Между тем Янис подковылял к кровати.
— Анни! Жива?
Девочка подняла на него горящие от испуга глаза.
— Кук-кла, — насилу выговорила она, хотя прежде никогда не заикалась.
Янис осмотрел куклу: пуля, должно быть, рикошетом отлетев от печки, оторвала ей голову. Той самой кукле, что умела закрывать глаза и творить «мама».
— Ну, не беда, мы твою дочку мигом вылечим! А у тебя самой ничего не болит? Совсем ничего?
Но Анни только повторяла: «Кук-кла…»
Янис сдернул одеяло: следов крови на простыне нет. Это хорошо.
Тут удмурт влез в окно: от стрельбы не только стекла повыбило, но и раму высадило.
— Вы живы? — крикнул он. — Тогда я в лес помчался. Двое убежали, а троих прищелкнули.
— Погоди, погоди! — Янис успел его за ногу схватить. — Ты что, рехнулся? В лес — один? Там тебя в два счета прищучат.
— Это меня-то прищучат?! — Удмурт даже сплюнул от злости. — Меня, охотника. Эти, эти… — И, не найдя подходящего латышского слова, ввернул что-то на своем языке, для крепости добавил еще и по-русски.
— Не валяй дурака, — поддержал Яниса невесть откуда взявшийся парторг, он же «городской хлюпик». — Я позвонил куда следует. Скоро прибудут люди с собаками. Морем им не уйти, разве по воде, яко по суху, пойдут на манер Христа. Дорогу им тоже не перейти. Машины уже высланы. Крысоловка захлопнулась. Пускай часок-другой по лесу покружат да подмоются, небось, полные штаны наложили, вони меньше будет, когда за шкирку возьмем.
Хлюпик, как оказалось, парень не промах и на язык остер, умеет говорить без книжных премудростей, не боится, что называется, и рот осквернить. Кое для кого это явилось неожиданностью, один лишь удмурт обронил:
— А ты, браток, растешь…
Что он имел в виду, им одним было известно.
— Как вы тут, все целы? — обратился парторг к Янису.
— Старик пошел к причалу лодки встречать, девочка жива, только кукле пулей голову оторвало. И Анните стала заикаться…
К тому времени уж народ набежал.
— К доктору отправим, — сказал парторг.
— Еще чего! Доктора от этого не лечат. Уж лучше в литовскую церковь сводить, — возразила бойкая бабенка.
— Лаумовой травой окурить ее надо, — заметила рыбачка постарше.
— Выплеснуть на нее ушат холодной воды из Кудесного ключа, как рукой снимет, — посоветовала третья.
Удмурт усмехнулся.
— Холодная вода не поможет, надо выстрелить над ухом, язык на прежнее место вернется. Клин клином вышибают. У нас так делают. А травок ваших я не знаю.
— Как бы к девчонке рожа не пристала, — сокрушалась ревнительница «литовской» церкви.
— Доктор вылечит, — повторил парторг, однако не столь уверенно, как прежде, потом спросил: — Убитых опознали?
— Один вроде на Роланда Фишерова смахивает, двое других чужие.
— Фишер… — обронил парторг, многозначительно глянув на удмурта. Тот только глазами похлопал.
Вскоре подкатила машина с солдатами и двумя овчарками. Удмурт вызвался в провожатые.
Возле машины остался водитель. Не раз ему пришлось повторить приказ командира:
— Трупы не трогать! Пусть лежат, как лежали. И вообще, всем разойтись по домам! Нечего базар устраивать.
Тут со стороны Кудесного ключа появились Волдис Бамбол с Дартой Фишер. Толпа молча расступилась перед ними.
— Роланд… — вполголоса молвил кто-то.
Дарта вздрогнула, однако не взглянула на убитого, только крепче прижалась к Волдису, и тот — у всех на виду — положил на плечо Дартулы Фишер стиснутый кулак, привлек к себе девушку и не отпускал ее, пока не вошли в дом. Там, закрыв лицо ладонями, Ула склонилась над кроваткой Анни.
Девочка протянула к ней ручонку и произнесла одно единственное слово:
— Кук-кла!
Дартула посмотрела на куклу, обвела глазами комнату, подобрала с пола клубок суровых ниток и принялась за дело.
— Вылечим, Анни, твою дочку, мигом вылечим!
— Кук-кла, — опять послышалось с кровати. Можно было подумать, Анните и в самом деле разучилась говорить.
Висвалдис некоторое время наблюдал за движением дрожащих рук Дартулы, потом отобрал у нее куклу, спокойно заметив:
— Дочь рыбака, а узел толком завязать не умеешь. — И с улыбкой добавил: — Какой рыбак тебя замуж возьмет?
Вскоре к дому Бамболов бок о бок подошли старый Бамбол и старый Фишер. И опять все молча расступились. Иоганн, увидав распростертого на земле Роланда, снял шапку, постоял, опять надел шапку, повернулся и побрел к своему дому, стоявшему посреди поселка. Никто его не остановил, никто слова не произнес, и только когда сутулая фигура Фишера скрылась из виду, между собой негромко засудачили бабы.
Иоганн Фишер, как был в плаще, прошел в комнату, снял с полки и швырнул на стол Библию, подсел к столу, раскрыл ее на последней странице.
Там он прочел:
«В 11 день марта в году 1888 крещен Иоганн, сын Готлиба и Ганелоры Фишеров. В оный же день кобылу Гречу случили с шотландским жеребцом пастора Оркнеем».
Иоганн, слегка пошатываясь, поднялся, разыскал ручку, чернила и написал на обложке Библии, поскольку больше нигде не оставалось свободного места:
«В 23 день мая года 1950 застрелен Роланд Фишер, сын Иоганна и Урзулы Фишеров».