Шрифт:
Пролог
– Получается, я Шольта выгодно женил? – усмехнулся полковник Новак. – Откроешь второе кафе, потом третье, потом седьмое, десятое – и уже миллионерша.
– Какое там седьмое! – отмахнулась Ханна. – Не собиралась я ничего открывать, это мне в Фонде женщин-предпринимательниц «Слабый пол – сильный бизнес» помещение предложили. Без арендной платы. На три года. Недавно парламент принял ряд поправок к законам и льготный налоговый статус расширили. Если у меня будет два кафетерия и штат больше десяти сотрудников, получу приличный налоговый вычет. В Фонде меня умоляли это помещение взять, мы с Шольтом три раза ездили, смотрели, прежде чем дать согласие. Место очень и очень сомнительное – в плане выгоды. Там когда-то была благотворительная
– Ну и хорошо, – сказал Новак. – Без арендной платы, без скверной репутации – там же не притон раньше был, чтобы заходить боялись. Раскрутишься потихоньку.
– Не притон, факт. Но благотворительная столовая в этом отношении ничем не лучше – тот, кто помнит, за версту обходить будет, – вздохнула Ханна. – И еще один минус. Вокруг частные дома. Это не наш контингент, да и плотность населения маленькая. В двух кварталах банк, макаронная фабрика, цепочка мелких контор. Будут ли они доходить до кафетерия? На фабрике столовая. В банк привозят готовые обеды, в холле стоят кофейные автоматы. Неподалеку автомойка, ниже, если пройти по переулку к реке, корпус госпиталя МЧС. В общем, окружение не вдохновляет.
– Переулок там какой? Название? Вечно путаю… Насыпной или Линейный?
– Насыпной.
– Он более оживленный. За госпиталем маленький пляж. Будут по дороге к реке пирожки покупать.
Ханна пожала плечами:
– Сомневаюсь, что это принесет стабильный доход. Но я уже подписала договор, помещение ремонтируют. За весну-лето пойму, светит ли мне какая-то выгода. Может быть, уйду ощипанной, с убытками.
– Из госпиталя тоже ходить будут.
– Думаете, будут? Там же столовая. И разгуливать никто не позволяет.
– Это реабилитационное отделение. Выздоравливающему каши мало, пирожками закусить – в самый раз, – ободрил Новак. – Вот, Матеаш тебе подтвердит. Матеаш, подтверди.
Глава городских огнеборцев, перешагнувший через порог, ответил на рукопожатие Новака, вник в тему разговора и согласился:
– Да, там выйти-войти можно, режим не строгий. У меня и здоровые и больные едят хорошо. За вашими пирожками народ потянется.
Следом за главой огнеборцев в кафетерий вошел оборотень в темно-синей форме с капитанскими погонами и ребенком на руках. Ханна сразу же отметила, как изменилась атмосфера. Волки напряглись, приготовились сцепиться с чужаком – даже Новак не удержался от гримасы. Симпатяга-рысь осмотрел псовых прищуренными зелеными глазами, уселся за столик, не спуская ребенка с рук. Рысенок – лет трех, не старше – недовольно вертел головой в вязаной шапочке, смешно помахивая декоративными ушками. Рысь поправил вязаное ухо, придержал яркий желтый сапожок, чтобы мальчишка не пинал столик, и перевел взгляд на Матеаша.
– У меня остались вопросы, которые я хочу задать в неформальной обстановке, – проворчал тот. – Ты переезжаешь в Ключевые Воды, потому что врачи порекомендовали сменить климат для здоровья ребенка. Почему не к морю? У нас совсем не здравница. Летом пыль-жара, река качеством воды не блещет.
– Здесь есть семейный детский сад, который держит пара рысей, – капитан ответил спокойно и звучно. – У них хорошие рекомендации, мне их посоветовали в яслях, куда Братислав ходил в Хвойно-Морозненске. Я с ними несколько раз созванивался, нас готовы принять. Там можно оставить ребенка с ночевкой. Ни в Новозарянске, ни в Лисогорске – в тех местах, куда еще предлагали оформить перевод – не было ничего похожего.
– Почему ты не состоишь в браке? Где мать ребенка?
– Она с нами не живет, – так же спокойно сообщил рысь. – Она одиночка. Древесная барса. Ей некомфортно в супружеских отношениях, она не захотела обременять себя формальностями.
– Эк тебя угораздило, – покачал головой Матеаш. – Древесная барса. Слышал я про них…
И посетители кафетерия, и Ёжи со Снежкой притихли, внимательно улавливая каждое слово разговора. Маленький брысь почувствовал взгляды, заерзал на коленях отца, издал недовольный звук, похожий на скрип. Ханна спохватилась – «ведем себя как свиньи, честное слово!» – встала и подошла к собеседникам.
– У нас есть детский столик, – сообщила она. – Всего один, для моей дочери и ее приятелей. Вот, посмотрите – там удобные детские стулья. Если хотите, вашему сыну принесут молочный коктейль и творожный рулет. Никаких химических добавок, все натуральное.
Рысь и брысенок проследили за ее рукой. Ханна указала на маленький стол, за которым Катарина обычно заседала с двойняшками Мохито. В хорошую погоду детей было не утащить с веранды – встречались нечасто, начинали лопотать о чем-то своем на лисье-медвежьем наречии, обрывать искусственную зелень и возводить баррикады из табуретов. Зимой Ханна их из кафетерия не выпускала и обустроила крохотный уголок, из которого вечно приходилось выгонять спецназовцев – усаживались на столик, а по детским стульчикам раскладывали оружие. Как будто не было другого места!
– Спасибо, – рысь одарил ее солнечной улыбкой. – Брайко не будет есть, если я сам его не покормлю. Ему здесь непривычно. Может быть, позже, когда я закончу разговор.
Ханна мысленно выругала себя – у мелкого наверняка стресс от переезда, от обилия новых впечатлений. У любого будет стресс, а если у котенка мать – древесная барса, то странно, что он еще не бьется в истерике. Вероятно, врожденная рысья общительность уравновешивает букет фобий, присущий дарсам.
Возле столика нарисовалась Снежка – не выдержала, видно было, что изнывала от любопытства. И как ее ругать? Коты везде редкость, и на севере, и на юге – кроме ХМАО, Хвойно-Морозной Автономной Области. Когда-то, перед Первой Зимней Олимпиадой-80, было решено сформировать пять команд: лисы, люди, коты, медведи и волки. Пять колец, пять команд – не ради побед, ради взаимного узнавания, переплетения традиций и любования красивыми зрелищами. Ханна читала, что затея чуть не провалилась – команда рысей и снежных барсов отказывалась выступать на одних стадионах с волками. Извечное: «как кошка с собакой». С медведями и лисами рыси общались, с людьми поддерживали нормальные деловые отношения. Достижения и блага цивилизации добрались до таежных городков, рыси учились, работали, но не удалялись от постоянного ареала обитания. И не пускали к себе волков. О древесных барсах Ханна не знала почти ничего. Кроме того, что они вымирали, отказываясь жить в поселениях, коротали век на таежных заимках – коты отдельно, кошки отдельно – и с неохотой отдавали детей в государственные интернаты, хотя там работали лучшие воспитатели и психологи страны. На уговоры соцработников дарсам было глубоко плевать, общество себе подобных они терпели только для спаривания, а людей продолжали считать добычей – без оглядки на изменившиеся законы.
– У нас сегодня чудесные эклеры, – сообщила Снежка, пламенея щеками. – Я их начинила творожным кремом. Свежайшим! Очень-очень вкусным! Хочешь попробовать?
Вопрос был обращен к брысенку. Тот смерил Снежку недобрым взглядом, снова издал скрипучий звук. Капитан-рысь что-то проскрипел в ответ, тронул завязки шапочки. Мелкий недовольно замотал головой.
– Так и знал, что к вам заходить – время зря терять, – буркнул Матеаш. – Устроили балаган. Надо было в машине поговорить.
Ханна ухватила Снежку за локоть, отвела к стойке и замерла, впитывая возобновившийся разговор.
– Твой перевод не утвержден, – напомнил Матеаш. – Нужна моя подпись. Мое согласие. Я могу отказать.
– Знаю, – рысь снова поймал мелкого за сапог – провалил попытку пнуть столик. – Можете. Вы неохотно берете оборотней, меня об этом предупредили.
Ханна мысленно пробежалась по командам огнеборцев и поняла – а ведь правда. Матеаш – человек. И служат, и работают у него в основном люди. Оборотни – медведь-барибал, медведь-гризли, да пара волков. Не густо.
– Оборотни боятся огня сильнее, чем люди.