Ларец Самозванца
Шрифт:
– Да уберите вы его куда подальше?! – внезапно приподнявшись на руках, заорал он раздражённо. – Ну?!
Сразу четверо разбойников подхватили вырывающегося атамана за руки-ноги и потащили куда-то на другой конец острова. Тащили через кусты, особливо не оберегая от ветвей... То ли случайно, то ли намеренно – что вернее, поскольку достал казак уже всех, - врезали его головой в толстый сук. Дмитр на полуслове оборвал свою отповедь, повесил буйну голову...
Разбойники остановились в растерянности.
– Ну что, потащим дальше, или бросим тут? – озадаченно вопросил один из них.
– Так на кой нам корячиться, – фыркнул второй, – бросаем!
Бесчувственный пленник полетел рожей в землю, рассадил её (рожу), бедолага, до крови... Да ещё и не очнулся, хотя его оставили в покое и без присмотра. Разбойники ж вернулись обратно. Шибко любопытно им было, что там дальше сотворит их вожак...
Однако видно не судьба была Ворону поять боярскую жёнку – о чём он так долго мечтал. Внезапно сухо треснул выстрел и мгновением спустя на поляну вывалился перепуганный до полусмерти разбойник:
– Ратники!!!
4.
– Ну? – мрачно спросил Кирилл, оглядывая собравшихся подле него воинов. – Есть у кого сухой порох? Хотя бы зарядов на десять! На один залп!
– Эх, господин! – вздохнул Прокоп, озадаченно разглядывая то мокрое месиво, в которое превратился порох в его изящной, турецкой работы пороховнице. – Да рази ж я мог догадаться, что так выйдет! Эх-хэ-хэ!
Та же беда, что и лихого рубаку Прокопа, постигла всех воинов. Лучшие пороховницы не были предназначены для долгого пребывания в воде и порох, в изобилии в них пребывавший, намок и слипся. Им не то, что пистоли и пищали заряжать нельзя было... Его только на выброс теперь!
– Пся крев! – зло, яростно выругался пан Анджей, пытаясь выковырять заряд из пистоля. – Разбух!!! Как прикажете после этого в бой идти? С саблей, что ли, на пищали лезть?!
– Ну, не думаю, что их порох суше нашего! – проворчал пан Роман.
– На один выстрел у них хватило! – возразил Кирилл. – Хватило на один, хватит и ещё на сколько-то. Нас не слишком много, чтобы терять людей под пулями... Тем более что мы не знаем, сколько врагов нас ждёт!
Словно в подтверждение его слов, с большого острова, находящегося всего в сорока шагах от них, раздалось ещё три выстрела. Хорошо ещё, что сорок-пятьдесят шагов – предел для прицельного выстрела из пищали. Три пули – тяжёлые, ясно видимые на фоне пасмурного неба, просвистели выше и левее. Где они там упали, никто не знал.
– Давай всё же атаковать, сотник! – нервно сказал кто-то из казаков. – Лучше уж в бою сгинуть, чем в болоте, от шальной пули... Веди нас вперёд, сотник!
Кирилл ещё мгновение колебался, но выбор и впрямь был невелик – либо вперёд, либо стоять по пояс в прохладной, надо сказать, воде.
– Вперёд! – решил он после некоторого колебания. – Вперёд, вперёд!!! На слом!
Они уже вышли на твёрдое дно, и теперь не было нужды медленно плестись шаг в шаг – атаковали широко, цепью. И даже постепенно – по мере того, как становилось всё мельче, с медленного шага перешли на бег.
Выстрелы с берега отгремели и затихли – сухого пороха у разбойников тоже было не слишком много, у ратников же не было сухого пороха вообще, а сил, чтобы хотя бы криком себя подбодрить, не хватало. На остров выходили в молчании, только сопели, да звенели мокрыми, грязными доспехами... Впрочем, эта относительная тишина продлилась недолго – с яростными криками, со всех сторон, на них ринулись шиши. И сталь с глухим скрежетом ударилась о сталь...
Бой сразу же разгорелся яростный. Расклад был в пользу ратников, зато разбойники успели хотя бы малость перевести дух, и на первых порах имели некоторое преимущество. Поначалу они сумели даже потеснить воинов к самому краю берега, но тут уж гордыня ляхов взяла верх. Пан Анджей лично возглавил атаку своих шляхтичей, которых осталось совсем уже мало, и им удалось опрокинуть разбойников и погнать их. Тут, правда, пострадал сам пан Анджей – раскалённым стволом пистолета ему ткнули в лицо, попали прямо в нос. Бедный пан издал отчаянный, до селезёнок пробравший слышавших его вопль. Яцек ринулся к нему, но не успел. Пан Анджей как подрубленный рухнул лицом прямо в неглубокую лунку, до краёв полную желтовато-коричневой влаги. Зато охладил ожог!
Пока пан Анджей приходил в себя, дыша не иначе задницей, ибо лицо по-прежнему оставалось в воде, его шляхтичи пошли дальше и их, наконец, поддержали пришедшие в себя ратники Кирилла. Им, несмотря на большие потери, удалось отшвырнуть шишей за кустарник... И там – второй раз за свою жизнь, получил настоящую рану сам сотник, Кирилл. Не увидел он малого, с саблей засевшего за кустом. Вот и результат – кольчуга пробита, из распоротого на пядь бока обильно сочится кровь, а вместо того, чтобы вести своих ратников на последний и решительный приступ, он, надворный сотник Кирилл Шулепов, сидит под кустом, скорчившись от боли, и пытается замотать грязной тряпицей рану.
– Что ты есть делать, дурак-московит?! – сердитый голос, несомненно, принадлежал немцу[23], причём не слишком долго, но жившему на Руси. – Ты испортишь себе кровь, у тебя будет болеть бок, и ты умрёшь, когда гной попадёт тебе в кровь!
– Сам ты дурак! – огрызнулся Кирилл, не отрывая взора от своих воинов, азартно и, главное, умело гонявших по острову последних разбойников. Бой заканчивался... Победа была близка!
– Перевязывай скорее, если умеешь! – рявкнул он, по-прежнему не оборачиваясь. Руку, правда, держал подле пистоля... может, немец не знает, что порох в нём отсыревший!
– Порох есть сырой! – с нескрываемым презрением в голосе сообщил немец. – Ты есть дурак, сотник Кирилл! И рана твоя – рана дурака! Мой отец, капитан Стефан Стефанссон за такое драл бы твои уши, пока они не стать как у зайца!
– Ха! – пробурчал Кирилл, помогая ему стянуть с себя зерцало. – Поговори мне, поговори... Лечи, лекарь!
Сын капитана Стефанссона не так и плохо знал своё дело. Его игла, длинная и острая, летала в коротких пальцах быстрее молнии. И больно-то всего три раза было... да и то Кирилл виду не подал, предпочтя радостно завопить, когда Прокоп сразил последнего из стоящих на ногах татей.
– Прокоп! – тут же заорал он вновь, надсаживая голос. – Прокоп, ищи боярыню!
– А Дмитра? – удивился тот, не дождавшись продолжения.
– А этот – сам найдётся! – громко сообщил Кирилл.
Он бы не удивился, если бы Дмитр Олень, всегда появлявшийся, как только его поминали, тут же возник бы рядом с ним, как чёртик из шкатулки. Увы, этого не случилось. Вместо Дмитра рядом возник Шагин.
– Ну-ка, отойди! – ревниво сказал он, толкая лекаря в плечо. Прерогатива лечить господина принадлежала ему и больше никому.