Лашарела
Шрифт:
— Лучше бы не возвращаться ему живым! — с горечью проговорил Сандала, тяжело вздыхая.
В то утро Лилэ почувствовала под сердцем сильный толчок. Она испуганно вскрикнула, но, сообразив, что с ней, успокоилась. Радостное чувство охватило ее.
Когда ребенок шевельнулся вторично, Лилэ взяла руку Лаши и, затаив дыхание, приложила ее к своему животу.
Лаша ощутил под рукой движение.
— Что это? — испуганно спросил он.
— Дитя шевелится, слышишь?.. — смущенно прошептала Лилэ, обняла возлюбленного, спрятала голову у него на груди.
Оба
— Прибыл гонец от Ахалцихели! — доложили царю.
Лаша вышел в приемный зал.
Он опустился на трон, усадил рядом с собой Лилэ и торжественно поздоровался с царедворцами.
Он спешил услышать вести не столько о победе грузинского войска, сколько о судьбе Лухуми. В душе он надеялся, что Лухуми, может, не вернется с этой войны. Смерть законного супруга развязала бы Лилэ руки, и брак с царем стал бы для нее возможен.
Георгий знал, что нахичеванцы самоотверженно защищают крепость. На войне распоряжается случай, и царь надеялся на случай, который из тысячи людей, обреченных на смерть, избирает одного. Нельзя сказать, чтобы Лаша хотел смерти Лухуми, но война есть война: одни возвращаются, другие нет. Никто бы не обвинил царя в гибели телохранителя, и совесть его была бы спокойна.
…В конце зала показался гонец, весь в пыли. Он сделал несколько шагов вперед и упал на колени.
— Победа, государь! — воскликнул гонец, и голос его показался знакомым Георгию. Он вздрогнул.
Вестник на коленях приблизился к нему и поднял голову. И вдруг застыл от неожиданности. Рядом с царем Лухуми увидел свою жену, Лилэ. «Мерещится», — мелькнуло у него в мозгу, и он протер глаз.
Лилэ вскрикнула и в беспамятстве откинулась на подушки.
— Помогите! — крикнул царь.
Вокруг Лилэ засуетились лекари и челядь.
Растерянный, дрожащий, смотрел Лухуми на происходящее. Он потерял представление о том, где находится и что это все значит.
По знаку Эгарслана на Мигриаули набросились четверо стражников. Ошеломленный Лухуми не сопротивлялся. Ему скрутили руки за спиной, подняли и повели.
Он двигался словно в тумане, не понимая, что происходит. Может, во сне все это видит или бредит, устав с дороги.
Лухуми втолкнули в подвал и заперли за ним тяжелую железную дверь. В каменной темнице стояла нестерпимая духота, подземелье было переполнено узниками.
От пережитого потрясения Лухуми едва держался на ногах. Ему трудно было дышать спертым воздухом, он пошатнулся и чуть не упал. С трудом удержался на ногах, протиснулся в угол и присел на дощатые нары. Долго сидел он в оцепенении. Потом постепенно свыкся с полумраком, стал осматриваться. Узников было так много, что большинству негде было ни лечь, ни сесть, и несчастные вынуждены были подолгу стоять на ногах.
На единственной трехногой скамье восседал мрачного вида детина. Широко расставив ноги, он хмуро уставился на Лухуми. Плоская бритая голова его
Он нахмурил узкий лоб, и густые, сросшиеся брови его слились с линией волос.
— Убил? — строго спросил он Лухуми.
— Нет! — покачал тот головой.
— Значит, украл?
— Нет! — ответил Лухуми.
— Эй ты! Наберись-ка ума да не ври! — угрожающе процедил сквозь зубы бритый и, положив руки в карманы, вплотную надвинулся на Лухуми, ударом ноги опрокинув свою скамью. — Не строй из себя Авраамова агнца. Сюда никого не приводят после обедни. Ты или убил, или ограбил кого-нибудь на большой дороге… Говори, что было, тут не хуже тебя парни! Ну, выкладывай!
— Не знаю… я и сам не знаю… — качая головой, проговорил Лухуми.
— Брось врать! Не скажешь, сами дознаемся… Деньги есть?
Лухуми не понял вопроса и с удивлением уставился на незнакомца.
— Ну, чего глаза вытаращил? Выкладывай, что есть! Тут так заведено.
— Тебе какое дело до моих денег? — опять удивился Лухуми.
— А вот сейчас увидишь — какое! Ну-ка, Шило, Пень! Обработайте гостя!
Двое здоровенных детин вскочили с места. Один из них, длинный и худой, в самом деле походил на шило, другой был приземистый и коренастый.
Они подскочили к Лухуми и уцепились за его карманы.
— Отстаньте от меня! У меня своего горя достаточно! — Мигриаули резко отстранил их от себя и выпрямился.
— Ой, я его узнал! Мне за это награда полагается! — крикнул кто-то из глубины камеры. — Ведь это же царский телохранитель Лухуми, одноглазый Лухуми! Он с другими воинами разорил наше логово, еще, помню, Черного Саркиса схватил…
— Совсем хорошо! — крикнул бритоголовый. — У царского телохранителя денег должно быть много! А ну, налетай, ребята! — И бандиты снова набросились на Лухуми.
Он еще раз попытался образумить назойливых негодяев, но те не отступали и тянулись к его карманам.
— Значит, не хотите оставить меня в покое? — угрожающе проговорил Мигриаули и, схватив коренастого, отшвырнул его, как мяч, в угол темницы.
Между тем долговязый успел выхватить из кармана Лухуми кисет с деньгами и, сунув его бритоголовому главарю, поспешил скрыться.
Лухуми потянулся за своим кисетом, но получил такой удар в живот, что скрючился и присел. Разъяренный, он быстро вскочил и зажал противника своими могучими руками, словно в тиски. У того захватило дыхание. Он швырнул кисет на пол и попытался выхватить из кармана нож.
Бывший царский телохранитель предупредил это движение, сгреб его в охапку и с силой швырнул к двери.
Тот, как мешок, брякнулся об пол возле железной двери. Некоторое время он лежал неподвижно. Все молча уставились на посрамленного вожака.
— Ты ли это, Колода! Тебе это не к лицу! — проговорил наконец Шило.
Колода начал медленно расправляться, словно свернувшаяся улитка. Он потер висок, рукавом вытер сочившуюся кровь. И, внезапно выхватив из кармана складной нож, раскрыл его и, нагнув голову, как бык, пошел прямо на Лухуми.