Лаура. Ванна
Шрифт:
— Не спеши залезать в бассейн,— попросил я Лауру,— и не снимай пока платье. Я вернусь через несколько минут. Мне нужно кое-что взять из джипа.
— Что именно?
— Увидишь!
Я вернулся к бассейну спустя почти четверть часа, так как заблудился в лабиринтах переходов. Я очень спешил, так как боялся, что Лаура не выполнит моей просьбы, и был весьма тронут, увидев, что она все еще одета. Она негромко что-то напевала и весело танцевала
на маленьком мостике, перекинутом через миниатюрный водопад.
Лаура держала над головой две бамбуковые палки, отбивая ими ритм. В такт ударам ее ноги то скользили,
Мне хватило времени запечатлеть ее танец на пленку, а когда она меня заметила, то протянула ко мне руки, и я нежно поцеловал ее.
— Что за танец ты исполняла?
— Танец мара.
Я рассмеялся, и это расстроило ее.
— Когда мы будем у них, ты увидишь сам, что я в точности воспроизвожу их ритуальный танец.
Затем она сразу же сменила серьезный тон дурашливой игривостью:
— Впрочем, я тебя обманула. Этот танец я придумала только что.
Я ни мгновения в этом не сомневался, но не удержался и в свою очередь тоже пошутил:
— Вся, правда, в том, что этому танцу обучил тебя Арава.
Она скорчила гримасу, изображая Араву в неприглядном виде. Я стал защищать его.
— Он довольно красив.
— Очень.
— Разве ты не танцевала вместе с ним?
Лаура пожала плечами, это выглядело неискренне.
— А разве он не пытался ухаживать за тобой? Право, не знаю. Я не всегда понимаю, чего он
хочет.
Это уже было ближе к истине.
— Как большинство мужчин,— предположил я,— он не оригинален в этом отношении.
— Надеюсь, да!
Необходимо было сменить тему разговора.
— Можешь нырять. Я готов.
— Я вижу, у тебя есть приспособление для подводных съемок.
— Точно.
— Ты хорошо видишь под водой?
— Ты полагаешь, что старый Хьюго запретил бы тут такие съемки?
Он бы не одобрил. Если дело касается Ланса, то случай часто играет решающую роль.
— Ты смогла бы жить с человеком, который предвидит будущее?
— Да. Но если только его предвидение не идет дальше одного года.
Мы весело рассмеялись. Одно было, несомненно:
мара всегда заставляли нас смеяться.
Она вошла в воду по ступенькам, покрытым морскими растениями, приподняв свое длинное муслиновое платье. Тонкая прозрачная материя обвивалась вокруг талии. Ее ноги обнажились от лодыжек до ягодиц оказавшись сперва в золотом сиянии электрического освещения, потом в голубом ореоле воды. Когда обнажился ее поросший нежной растительностью холмик, более выпуклый и соблазнительный, чем когда-либо прежде, в игре света и тени, Лаура на секунду задержалась, чтобы дать мне возможность снять ее на кинопленку.
Затем она подождала, пока кринолин медленно опустился, образован воздушную подушку между материей и водой, и платье как бы поплыло.
В том месте, где Лаура погрузилась в воду, осталась большая белая лилия, в центре которой ярко сверкал золотистый пестик. Лаура сбросила свое платье и появилась в другом конце бассейна уже обнаженная.
Волнообразные движения, прыжки и извивы, из которых состоял ее танец, как бы вбирали в себя красоту всего окружающего — лилий на длинных стеблях, золотистых рыбок, красных и золотых лент от электрических огней, тянущихся по воде. Но истинным чудом было, тело
Если не хочешь доставить меня домой к маме совершенно голой,— выкрикнула она,— то должен выловить мое платье.
Я немедленно разделся и перед тем, как нырнуть, заметил:
— Все равно ты не сможешь пойти домой в мокром платье.
— Прекрасно. В таком случае, я не пойду домой.
Лаура переменила ко мне отношение! Жизнь показалась мне прекрасной. Я не поднял лауриного платья до тех пор, пока она не приняла все мои условия: она должна заниматься со мной любовью во всех мыслимых позах и любым способом, возможным на твердых скалах, которые по странной фантазии Ланса соорудили вокруг озера. Мы мяли свои шеи, лопатки, копчики, ободрали подбородки, локти, запястья, колени и ягодицы. Потом несколько раз мы рисковали утонуть. Стая красных рыбок вилась вокруг ее ног вместе со мной, и я уверен, никогда и никто до нас не испытывал такого удовольствия, такого наслаждения от любви, как мы той ночью.
Я повесил платье Лауры на ветку и отдал ей свою вышитую рубашку, которая шла ей значительно, лучше, чем мне. Ей ничего больше не требовалось из одежды. Я бы хотел, чтобы она больше никогда ничего не носила, кроме этой рубашки. Я хотел бы всегда видеть ее груди в разрезе сорочки, ее ягодицы, когда она стояла, выпрямившись, и поросль темных волос внизу восхитительного животика. Ее облик, несомненно, возбуждал меня.
Я вспомнил Мабини-стрит и юношей и девушек разного возраста, которые смотрели, как она совершенно открыто ласкает себя. Она стояла, склонившись над ксилофоном, столько, сколько требовалось, чтобы все были удовлетворены: она не хотела лишать их такого удовольствия. И после этого они уже без нее, вспоминая эту сцену, самостоятельно доходили до оргазма. Когда они забудут о ней, я уверен, она обязательно туда вернется, чтобы снова предстать перед ними, чтобы увидеть, как они изнемогают от сладострастия и похоти.
Скольким же мужчинам за свою недолгую еще жизнь Лаура принесла наслаждение, даже не прикасаясь к ним?
– Возможно, они бы предпочли прикоснуться к ней? Возможно, но она не смогла бы так полно удовлетворить их желания, показывая себя, выставляя на всеобщее обозрение свою красоту, она удовлетворяла, приносила наслаждение им всем, не обделяя никого, так, чтобы все они были счастливы одинаково. Она умело пользовалась своим прекрасным телом.
Любовь — это долг. Отказывать в любви тем, кто вас любит,— несправедливо. Нельзя быть хорошим любовником, будучи несправедливым. И никто не может быть справедливым, если не доставит равное удовольствие другому. Да, невозможно сделать множество копий одного тела, но можно сделать множество грез и мечтаний. Не позволить кому-либо создать из себя мечту — непростительный грех и несправедливость.
Ее голос ворвался в мои мечты:
— Ты действительно собираешься на поиски марийцев? — спросила она.
— Да. И ты тоже хочешь поехать туда же.
— Откуда тебе известно, что я хочу?
— Потому что ты хочешь познать все. И потому что ты думаешь, что нет ничего невозможного.
— А чего бы тебе хотелось, Николас?
— Я хотел бы увидеть, как ты делаешь невозможное.
С удивлением я заметил в ее глазах внезапную грусть, которую никогда прежде не замечал. Она
прошептала -