Лаура. Ванна
Шрифт:
— Я художник-дизайнер.
— Женской одежды?
—Да.
В разговор вступила Лаура:
— Но вы же не гомосексуалист?
Он с сожалением вздохнул.
— Вероятно, поэтому я не пользуюсь успехом.
Он скорчил смешную гримасу, и мы все дружно рассмеялись. Но мне не понравилось, что Лаура считает всех дизайнеров женской одежды голубыми. Такой девушке, как она, - не пристало подразделять людей на какие-нибудь группы или классы, даже в шутку.
— А как же мы спустимся туда на машине? поинтересовался я.
специальный проезд для джипов,— успокоил меня Артемио.
Так называемый проезд
— Именно поэтому ее нужно пить.
Ее голос прозвучал с явным сожалением:
— Как жаль, что я не смогла попробовать ваш сок!
Оказалось, что он вполне разделяет, ее сожаление. Она горячо расцеловала его и пообещала:
— Завтра!
Автомобиль, как своеобразные сани, то и дело скользил в разные стороны, так что наши сердца не раз уходили в пятки. Тем не менее, мы как-то ухитрились благополучно спуститься вниз на всех четырех колесах.
Дом был четырехугольным и маленьким, до пяти- шести метров в длину и четырех в ширину, из пластика, за исключением крыши, которая была свита из растительных волокон. На одной стороне строения находилась терраса, и я с удовольствием отметил, что каждая ее колонна представляла собой фигуру, искусно изображающую ту или иную сексуальную позу — тщательно сделанные детали этих фигур попеременно включали фаллосы в виде копьев и влагалища в форме оврагов или ущелий.
–
А что касается сада из орхидей Родригеса, то Артемио не обманывал: он украшал края холма, как витражное оконное стекло. Каждое растение отличалось особым цветом и рисунком, усиливая впечатление от сада. Подобных цветов мне никогда еще не приходилось встречать.
Как только я заглушил двигатель джипа, Артемио объявил:
— Кажется, мой друг отсутствует. Но его дом всегда открыт для друзей.
Он пожал плечами и беззаботно улыбнулся:
— Он должен был бы, конечно, расширить свое жилье, но все его деньги уходят на цветы!
— Не будет ли он возражать, если я воспользуюсь его отсутствием и приму ванну? — вежливо осведомилась Лаура.
— Конечно же, нет. Я могу также приготовить кофе,— предложил Артемио.— Я знаю, где что лежит: я часто здесь бываю.
— Смотрите! — сказал я Лауре.— Цвет лепестков меняется под действием солнечного цвета. Это видно даже невооруженным глазом. Как прекрасно, если я сниму этот эффект замедленно! Я думаю, что своей кинокамерой смогу снять здесь настоящие чудеса.
— Твоя камера годится для разных дел,— скромно напомнила Лаура, как она ею пользовалась.
— Но мне для этого понадобится штатив.
Я пошел к автомобилю за приспособлениями к кинокамере и в это время услышал, как Лаура сказала:
— Можно мне войти, Артемио?
Когда я отнял глаз от видоискателя, солнце поднялось выше, чем должно было бы быть в это время дня. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что снимаю уже больше часа.
— А этот педераст собирался угостить меня кофе,— пробурчал я.
Я повернулся на каблуке и остановился, как вкопанный, открыв от изумления рот. Возможно, сам того не зная, я получил солнечный удар? Я нигде не увидел дома. Однако я ясно видел джип там, где его припарковал, перед террасой. Ничто не исчезло, кроме самой хибары.
Существовала ли она на самом деле?
Чудо длилось всего лишь секунду, а затем уступило место чему-то действительно таинственному — когда я разглядел маленькую хижину снова, она была на этот раз на добрых двадцать — двадцать пять метров дальше, на половине склона, ведущего к реке. Она стояла, наклонившись фасадом к подножию возвышенности. Я начал нервно смеяться, совершенно ошеломленный увиденным. Как бы то ни было, опасность миновала: склон явно уменьшился. Теперь он не был слишком крутым, и резиденция Родригеса снова обрела устойчивость, как и положено жилищу.
Я тщательно упаковал киносъемочное оборудование, перебросил его через плечо и осторожно направился к этому чудесному феномену. Когда я был на одном уровне с садом, который ранее окружал террасу, я увидел две глубокие колеи, бегущие вниз по склону к месту, где теперь стояла эта хибарка. Сомнений не оставалось — ее туда оттащили!
Почему же она не разрушилась? И почему. Лаура никак не отреагировала на это противоестественное перемещение? Что могло с ней случиться? Охваченный волнением, я двинулся к хижине. Но только я приблизился, здание вздрогнуло и начало двигаться, как бы пытаясь убежать от меня. Так оно прошло два или три метра и остановилось.
Я застыл совершенно потрясенный, с остекленевшими глазами. Одновременно я услышал с обратной стороны здания глубокое дыхание и шаги, какого-то животного.
У меня возникло невероятное подозрение, и я наклонился, чтобы заглянуть под здание — не для того, чтобы обнаружить там спины гигантских черепах, но ради простого любопытства: возможно, оно сооружено на роликах. Оказалось, не на роликах, а на колесах. По толстым бамбуковым шестам дом снова пришел в движение. На этот раз я все понял. Я перешел на другую сторону двигающегося здания. Толпа волосатых, потных дикарей в ярких набедренных повязках и соломенных шляпах напряженно, Согнувшись почти пополам, тянула толстые веревки.
Пока я удивленно смотрел на них, один из дикарей бросил свою веревку и подошел поближе, чтобы рассмотреть меня. Я направился к нему и, брызгая слюной, прокричал:
— Что это вы делаете?
Пораженный моей несообразительностью, он прочистил горло и восторженно сказал:
— Дом... вы.., скоро в воде! Один час, все будет кончено. Очень, очень хорошо! Прекрасно!
Мне все это пришлось не по душе: если цель этой операции — утопить хижину, то мне нужно подумать о спасении Лауры. Я успел вскочить на террасу в тот момент, когда похитители возобновили свою работу. Бамбуковый пол зашатался у меня под ногами. Ближайшим отверстием оказалось окно. Я ухватился за подоконник и остался стоять, держась за него. Зрелище, представленное его обитателями, по-настоящему потрясло и даже восхитило меня! Оно было гораздо более привлекательное, чем все орхидеи вместе взятые!