Лава
Шрифт:
Я тихо шел к темной стене леса, в любую минуту готовый отразить неожиданное нападение. Патрон в магазине моего пистолета был только один, но это мой единственный шанс, упустить который я не имел права. Лес встретил меня тревожным безмолвием. Настороженные терпкие запахи плыли из глубины темной чащи, но их язык был для меня так же неведом, как и невесомые сплетения созвездий в чернеющем высоком небе над головой. Старая, хорошо натоптанная тропа петляла среди густого кустарника, скрываясь из вида. Вероятно, какой-то зверь ходил здесь на водопой. Крупные капли росы, в беспорядке разбросанные
Вдруг едва уловимое движение воздуха долетело до меня откуда-то справа. В мгновение ока я развернулся навстречу ему, но тут же был отброшен на землю страшной силы ударом, разорвавшим грудь огненной обжигающей болью. Горло, словно, сдавило железным кольцом. Мутная кровавая пена застлала глаза. Я понял, что теряю сознание, и в этот миг, разорвав безмолвие ночи, разнесся над лесом душераздирающий рев, от которого похолодело сердце. Сквозь туман я увидел склонившееся надо мной безобразное чудовище, скалящее желтые зубы, и услышал звук выстрела - такой далекий и тихий, словно, игрушечный. Я даже не понял, что стрелял именно я, только увидел, как чудовище исчезло, и его место заняла непроглядная тьма. Я тонул в ней, падал в бездонную пропасть, не чувствуя ничего вокруг, не чувствуя самого себя...
...Что-то влажное и холодное лежало у меня на лице. Я хотел ощупать это, но чья-то нежная рука осторожно остановила меня, сама убрала с моих глаз прохладный предмет.
Юли! Она сидела рядом на постели и смотрела на меня с беспредельной нежностью, отжимая смоченное в воде полотенце в большой жестяной таз, стоявший на полу. Солнечный свет лился в узкое окно, повисал под потолком пыльным алым заревом. Лес был где-то далеко, за стенами дома, и мерно шумел под напором неослабевающего ветра, и эта монотонная песня деревьев успокаивала и убаюкивала уставшую душу.
Я снова посмотрел на Юли. На губах у нее появилась легкая улыбка.
– Как ты?
– Нормально...
– собственный голос показался мне каким-то далеким и чужим.
Юли снова ободряюще улыбнулась. Положила полотенце в таз и взяла со стола большую металлическую кружку.
– Кулак принес каких-то трав для тебя, - пояснила она, видя, как я внимательно наблюдаю за ее движениями.
– Ты знаешь, это действительно удивительный отвар!
– Она вылила содержимое кружки в таз, смочила в нем полотенце, слегка отжав и расправив, положила его мне на грудь.
– Вот так!
Юли испытующе посмотрела мне в глаза. Я почувствовал легкое жжение, затем приятное тепло разлилось по всему телу.
– Который теперь день?
– Я приоткрыл глаза, глядя на нее. Никогда еще она не казалась мне такой близкой, домашней и бесконечно родной.
– Прошла уже неделя с тех пор, как ты пришел из леса весь израненный.
– Так значит, я сам выбрался оттуда?
– Я нашла тебя ночью на пороге дома, едва живого и всего в крови...
– В ее глазах промелькнула отчаянная боль пережитого горя. Я нащупал ее ладонь, нежно сжал в своих пальцах.
– А ревун? Я убил его?
– Не знаю. Кулак сказал, что никакого ревуна больше нет... Ты знаешь, - оживилась она, - он оказался очень милым человеком. Все время заботился о нас, пока ты был без памяти.
В дверь несмело постучали. Юли замолчала, обернулась на этот стук, и лицо ее озарила радостная улыбка.
– А вот и он сам!
На пороге неуверенно мялся Кулак, тревожно поглядывая на меня из-за ее плеча. В распахнутую дверь была видна залитая солнцем поляна, какие-то люди суетились у конторы, бегали, перетаскивая тяжелые коробки и мешки. Я удивленно посмотрел на Кулака. Поняв мой немой вопрос, он пожал плечами, словно, извиняясь.
– Поезд пришел... Ребята сгружают харчи. Теперь заживем!
– Он был явно рад происходящему, но не хотел показывать своего настроения в присутствии больного.
– Ну, как ты?
– спросил участливо, подходя к столу и выкладывая какой-то сверток.
– Я тут еще травки принес и харчишек кое - каких, - обратился он к Юли.
– Ему теперь надо. Пускай поправляется!
Юли одарила его лучистой улыбкой.
– Спасибо, Эд! Вы так много сделали для нас! Я даже не знаю, чем отблагодарить вас за спасение мужа...
– Чего там!
– пробурчал он, явно польщенный ее словами.
Я с удивлением отметил, что моей жене каким-то образом удалось выудить из него его настоящее имя. Кулак пошарил рукой в обширном кармане своих штанов и вынул оттуда мой пистолет, бережно обтерев его рукавом рубахи, протянул мне.
– На вот! Кажись, твой? Я это, в лесу его нашел, у ручья... Сгодится еще, небось?
– Спасибо. Только патронов у меня к нему больше нет. Так что, он мне теперь, вроде как, и ни к чему.
– Патронов я тебе раздобыл. Здесь вот они, - он кивнул на сверток.
– А ревун?
– Я тревожно посмотрел на него.
– Убил ты его! Наповал! Всю башку ему разнес!
– Кулак отер рукавом вспотевший лоб.
– Нету больше ревуна!.. И как только жив-то сам остался, ума не приложу?! Ведь это ж надо такое!..
– Он сделал руками какой-то неопределенный жест: не то удивления, не то восхищения. Потом спохватился: - Ну, ладно, заболтался я с вами! Побегу... За разгрузкой присмотреть надо... Ты поправляйся. Зайду еще!
– и он торопливо вышел, плотно затворив за собой дверь.
Я взглянул на Юли. Казалось, она была счастлива больше всех, и вся светилась от счастья.
Прошла еще неделя. Мало-помалу я обретал прежние силы, во многом благодаря целебным травам, которые собирал для меня Кулак. То, что долгожданный поезд ушел в столицу без нас, теперь мало волновало меня. Каким-то чутьем я догадывался о бессмысленности поездки в Линь-Шуй. Человек по имени Хо был где-то рядом. Теперь, после разговора с Кулаком, я не сомневался в этом. Не лез у меня из головы и таинственный старик, повстречавшийся нам с Юли в лесу, особенно его ужасный шрам на лице. Ведь, по словам Кулака, Хо тоже был когда-то ранен в голову. Нет, Кулак знает, где прячется Хо, и я обязательно выведаю у него это! Так думал я, но к моему удивлению и радости, ничего выведывать не пришлось. Кулак сам пришел ко мне. Он долго сидел молча, не решаясь заговорить первым. Я не торопил его, терпеливо ждал.