Лавандовая комната
Шрифт:
Солнце яростно палило землю, жгло все живое и неживое, заливало поля и населенные пункты прозрачной раскаленной лавой.
– Нам нужны соломенные шляпы, – простонал Макс, блаженно щурясь. – И льняные штаны.
– Нам нужен дезодорант и крем от загара, – сухо возразил Эгаре.
Максу новые впечатления и ощущения были явно по душе. Он легко вошел в эту новую среду обитания, словно правильно подобранный элемент в картонный пазл.
В отличие от Жана. Тому все казалось странно чужим и далеким. Он все еще чувствовал себя оглушенным.
Зеленые холмы, увенчанные, словно коронами, деревушками. Светлый
Эти горы, холмы и цветные поля видела Манон. Она вдыхала этот мягкий воздух, знала эти вековые деревья, в густых кронах которых сидели десятки цикад и оглушительно терли лапками о брюшко. В их звоне Жану слышался один и тот же назойливый вопрос: «Что? Что? Что?»
Что ты здесь делаешь? Что ты здесь ищешь? Что ты здесь чувствуешь?
Ничего.
Жану эта земля не говорила ровным счетом ничего.
Они уже проехали Менерб с его скалами цвета карри и, двигаясь вдоль виноградников и ферм, приближались к долине Калавон и Боньё.
– Боньё громоздится уступами между Большим и Малым Любероном, как огромный пятиэтажный дом, похожий на слоеный торт, – рассказывала Жану Манон. – На самом верху – старинная церковь, и столетние кедры, и самое красивое кладбище в Любероне. Внизу – виноградники, фруктовые сады и пансионы для отдыхающих. А три «этажа» посредине – это жилые дома и рестораны. И все «этажи» связаны крутыми улочками-лестницами, поэтому у всех девушек в Боньё красивые крепкие икры.
Она показала Жану свои икры, и он поцеловал их.
– Красивые места, – сказал Макс.
Они тряслись по ухабистым полевым дорогам, обогнули поле подсолнечника, пересекли виноградник и… поняли, что заблудились. Жан остановил машину и заглушил мотор.
– Это должно быть где-то здесь, – пробормотал Макс, впившись глазами в карту.
Цикады звенели. Теперь этот звон напоминал Жану смех: «Хе-хе-хе-хе-хе». Больше ничто не нарушало глубокой тишины сельской местности.
Потом послышалось тарахтение трактора. Он выехал из виноградника на приличной скорости. Такого трактора они еще никогда не видели: необыкновенно узкий, с тонкими, но очень высокими колесами, чтобы носиться по виноградникам.
В кабине сидел молодой человек в бейсболке, темных очках, обрезанных джинсах и выгоревшей белой футболке. Проезжая мимо, он едва заметно кивнул им. Когда Макс отчаянно замахал ему вслед рукой, он остановился. Макс подбежал к трактору.
– Извините, мсье! – крикнул он сквозь тарахтение мотора. – Как нам найти «Ле Пти Сен-Жан», дом Брижит Бонне?
Молодой человек заглушил мотор, снял бейсболку и очки и вытер рукой пот со лба. На его плечи хлынула волна шоколадно-каштановых волос.
– О, pardonnez-moi! [67] Извините, мадемуазель, я думал, что вы… э-э-э… мужчина, – в крайнем смущении пролепетал Макс.
– Конечно, женщину можно представить себе только в вечернем платье, но уж никак не на тракторе, – холодно ответила она и снова засунула волосы под бейсболку.
– Нет, почему же? Ее еще можно представить себе беременной или босиком у плиты, – возразил Макс.
Она удивленно взглянула на него и звонко расхохоталась.
Когда
67
Прошу прощения! (фр.)
– Merci [68] , мадемуазель!
Его последние слова потонули в реве мотора. Эгаре успел еще увидеть веселую улыбку на губах женщины. Потом она резко дала газу и промчалась мимо них, подняв облако пыли.
– Красивые места, – сказал Макс, садясь в машину.
Жану показалось, что тот весь светится.
– Что, было что-нибудь? – спросил он.
– С ней? – Макс рассмеялся чуть громче и чуть выше, чем обычно. – Да как тебе сказать?.. Не знаю… Во всяком случае, выглядит она сногсшибательно. Грязная, потная, но до того хороша, что просто слов нет! А больше ничего. Классный трактор. А что?
68
Спасибо (фр.).
Макс удивленно посмотрел на Жана. Тот подумал, что он похож на счастливого плюшевого зайца.
– Да нет, ничего.
Через несколько минут они нашли «Ле Пти Сен-Жан», крестьянскую усадьбу начала XVIII века, как с картинки художественного альбома. Темно-серые камни, высокие узкие окна, живописный сад, запущенный, но буйно цветущий.
Макс забронировал здесь один из последних свободных номеров, когда в интернет-кафе сначала обнаружил сайт Люберона, а потом и мадам Бонне. В перестроенной голубятне. С завтраком.
Брижит Бонне, маленькая, коротковолосая женщина лет пятидесяти, дочерна загорелая, с сияющими синими глазами, встретила их сердечной улыбкой и вместо хлеба-соли вручила им корзинку со свежими, прямо с дерева, абрикосами, покрытыми нежным пушком. Она была в мужской нижней рубашке, светло-зеленых бермудах и фетровой шляпе.
Бывшая голубятня оказалась каморкой четыре на четыре с маленьким чаном в качестве ванны, крохотным, размером со шкаф, туалетом, несколькими крючками для одежды на стене и одной довольно узкой кроватью.
– А где же вторая кровать? – поинтересовался Жан.
– О мсье, здесь только одна кровать. А вы… разве не пара?..
– Я буду спать снаружи, – быстро произнес Макс.
Голубятня была маленькой и удивительно красивой. В большом, чуть ли не во всю стену, окне открывался роскошный вид на плато Валансоль. Строение окружали огромный фруктовый и лавандовый сад, усыпанная галькой терраса и широкая стена из природного камня, казавшаяся остатками древнего замка.
Рядом с голубятней весело лопотал маленький фонтан. В нем можно было охлаждать вино, сидя рядом на стене, беспечно болтая ногами и любуясь долиной с ее фруктовыми садами, полями и виноградниками, и взгляд улетал так далеко, что появлялось ощущение нереальности мира. Тот, кто устроил здесь этот фонтан и сложил эту стену, явно обладал ярко выраженным чувством перспективы.