Лавина (сборник)
Шрифт:
Она взяла его записную книжку, вынула из сумочки карандаш. Открыла на букву «Л» и записала крупными цифрами. Подчеркнула. Поставила восклицательный знак.
Шел пятый час. Месяцеву надо было уезжать. Ревность опять подняла голову, как змея.
— Нечего тебе здесь делать, — сказал он. — В номере воняет краской. Обед собачий. Ты одна, как сирота в интернате.
— А дома что? — спросила Люля. — Тут хоть готовить не надо.
— Я не могу без тебя, — сознался Месяцев.
— Ты делаешь мне предложение?
—
— Тогда куда торопиться? Еще неделя, другая… Куда мы опаздываем?
— Я не могу без тебя, — повторил Месяцев.
— Я тебе позвоню, — пообещала Люля. — Дай мне твой телефон.
— Мне не надо звонить.
— Почему? — спросила Люля.
— Не принято.
— Понятно… — проговорила Люля. — Жена — священная корова.
— Похоже, — согласился Месяцев. — Я сам тебе позвоню. Давай договоримся…
— Договариваются о бизнесе. А здесь стихия. Ветер ведь не договаривается с поляной, когда он прилетит…
«Здесь не ветер с поляной. А лавина с горами», — подумал Месяцев, но ничего не сказал.
Люля стала какая-то чужая. Жесткая. И ему захотелось вынести себя за скобки. Пусть плавает по своей орбите. А он — по своей.
Месяцев возвращался в город. Он обманул по крайней мере троих: журналиста, помощника Сережу и старинного друга Льва Борисовича, к которому обещал зайти. Однако журналисты — люди привычные. Их в дверь — они в окно. Сережа получает у него зарплату. А старинный друг — на то и друг, чтобы понять и простить.
О том, что он обманывает жену, Месяцев как-то не подумал. Люля и Ирина — это две параллельные прямые, которые не пересекутся, сколько бы их ни продолжали. Два параллельных мира со своими законами.
«Ветер, — вспомнил Месяцев. — Стихия. Врет все. Кому она звонила, когда просила жетон? И какое напряженное было у нее лицо… Что-то не получалось. С кем-то выясняла отношения. Конечно же, с мужчиной… Женщина не может уйти от мужа в пустоту. Значит, кто-то ее сманил. Пообещал, а потом передумал. И она села между двух стульев. Поэтому и плакала, когда сидела в зале и слушала музыку. Поэтому и отдалась на снегу. Мстила. А сейчас наверняка звонит и задает вопросы».
Месяцев развернул машину и поехал обратно. Зачем? Непонятно. Что он мог ей предложить? Часть себя. Значит, и он тоже должен рассчитывать на часть. Не на целое. Сознанием он все понимал, но бессознательное развернуло его и гнало по кольцевой дороге.
Месяцев подъехал к корпусу. Вышел из машины.
Дежурная сменилась. Была другая.
— Вам кого? — спросила она.
— Елену Геннадьевну.
— Как фамилия?
— Я не знаю, — сказал Месяцев.
— А в каком номере?
— Не помню. — Месяцев зрительно знал расположение ее номера.
— Куда — не знаете, к кому — не знаете. Мы так не пропускаем, — строго сказала дежурная, глядя мимо. По этому ускользающему взгляду Месяцев понял, что она хотела деньги. Месяцеву было не жаль денег, но он не выносил унижения. Хамство маленького человека. Потому что у Большого человека хамства не бывает.
Он не стал препираться, отошел от корпуса, отодвинул себя от хамства. Стоял на дороге, наклонив голову, как одинокий конь. Люля шла по знакомой дороге — высокая, прямая, в длинной шубе и маленькой спортивной шапочке, надвинутой на глаза. Она увидела его и не побежала. Спокойно подошла. Так же спокойно сказала:
— Я знала, что увижу тебя.
— Откуда ты знала? Я же уехал.
Люля молчала. Что можно было ответить на то, что он уехал и снова оказался на прежнем месте? Она как будто определила радиус, за который он не мог выскочить.
— Я не имею права тебя расспрашивать, — мрачно сказал Месяцев.
— Не расспрашивай, — согласилась Люля.
— Не обманывай меня. Я прощаю все, кроме лжи. Ложь меня убивает. Убивает все чувства. Я тебя умоляю…
Месяцев замолчал. Он боялся, что заплачет.
— Если хочешь, оставайся на ночь, — предложила Люля. — Уже темно. Утром поедешь.
— Не хочу я на ночь. Не нужны мне эти разовые радости. Я хочу играть и чтобы ты слушала. Хочу летать по миру и чтобы ты сидела рядом со мной в самолете и мы читали бы журналы. А потом селились в дорогих гостиницах и начинали утро с апельсинового сока…
Он бормотал и пьянел от своих слов.
— Ты делаешь мне предложение?
— Нет. Я просто говорю, что это было бы хорошо. Поедем со мной во Францию.
Люля стояла и раздумывала: может быть, выбирала между Францией и тем, кому она звонила.
— А куда именно? В Париж? — спросила она.
— Юг Франции. Марсель, Канны, Ницца…
Люля никак не реагировала. Почему он решил, что она примет его приглашение? Почему он так самоуверен?
Месяцев вдруг испугался. И тут же успокоился: как будет, так и будет.
— Ну так что? — спокойно спросил он.
— Хорошо, — так же спокойно согласилась Люля.
Марсель оказался типичным портовым городом, с большим количеством арабов, красивый и шумный, отдаленно напоминающий Одессу.
Месяцев дал в нем четыре концерта.
После концерта подходили эмигранты. Ни одного счастливого лица. Принаряженные, но не счастливые. Пораженцы.
Подходили бывшие диссиденты. Но какой смысл сегодня в диссиде? Говори что хочешь. Гласность отбила у них хлеб.
Из Марселя переехали в Канны. Опустевший курорт. Город старичков. Точнее, город богатых старичков. Они всю жизнь трудились. Копили. А теперь живут в свое удовольствие.