Лавка ужасов
Шрифт:
– И что, ей, в конце концов, разрешили остаться в винограднике?
– Тайна сия великая есть, - развел руками профессор.
– Но это, согласитесь, и не важно. Важен сам факт. В те далекие времена люди относились к насекомым, как к равным, и даже признавали за ними право отстаивать свои честь и достоинство в суде. Более того, на полном серьезе ждали от них вразумительных аргументов в защиту своей позиции. Сейчас такое уже невозможно, - Родин печально вздохнул, и Костя понял, что Роман Григорьевич искренне сожалеет об этой несправедливости.
– Сегодняшний человек считает себя властелином мира, - продолжал Родин.
– Осушает моря и озера, поворачивает вспять реки, сравнивает с землей горы, вырубает леса… О том же, что он творит с животными, иной раз бывает больно вспоминать! Но вот человек умирает, и уже через пару часов в его бренном теле начинают копошиться черви. Властелин мира превращается в корм для крохотных беспозвоночных тварей!
– Родин прервался, чтобы отхлебнуть кофе.
– Тихое торжество слабых над сильными.
В этой беседе перед Шаталовым открылись новые, доселе неведомые стороны личности профессора Родина. Его наставник, бесспорно, на сто процентов состоял из энтомологии, но воспринимал ее не как составную часть биологической науки, а как некую философскую доктрину, с позиций которой можно истолковать практически любое явление. Он проводил массу параллелей с другими областями научного знания, с искусством, но больше всего - с религией. В такие моменты Косте казалось, что он стоит на пороге настоящего откровения, что Родин - неистовый пророк забытого древнего божества, и божество это - инсектоморфно1. До откровения, правда, дело не дошло. Профессор ограничился тем, что завещал насекомым мир.
– Они древнее, чем мы, и, несомненно, продолжат свое существование и после того, как умрет последний человек, - сказал Родин.
– Так вправе ли мы унижать тех, кто унаследует нашу планету?
– Нет, - без колебаний ответил Костя.
– Мы должны любить их… и понимать.
– Вот-вот, - Родин похлопал юношу по плечу.
– Я рад, что вы это осознали. Но нас двоих… да что там - всех энтомологов мира будет мало, чтобы донести эту мысль до остального человечества. Научное сообщество всегда относилось к энтомологам с изрядной долей скепсиса, а гуманитарии - те и вовсе смотрят на нас с плохо скрываемым презрением. Никто даже не задумывается над тем, насколько важна на самом деле наука, которой такие, как мы, присягнули на верность. На днях мне довелось беседовать с одним журналистом. Он все нахваливал творчество господина Пелевина, а когда узнал, что я - энтомолог, представьте себе - посочувствовал! И не пришло ему в голову, что если б не насекомые, его любимый писатель, может, и не был бы столь знаменит.
Кстати, о Пелевине. Его роман «Жизнь насекомых» интересен не только и не столько в художественном плане. Проведенная в этой книге параллель между жизненными формами заслуживает самого пристального внимания и требует строго научного подхода. Видите, на стол забрался таракан. Я не травлю их, по понятным, думаю, причинам. Таракан бежит по направлению к крошке печенья, а я пальцем отодвигаю его в самое начало пути. Он снова устремляется к цели, но я упорен в своем нежелании позволить ему ее достичь. Я ведь что угодно могу с ним сделать.
Несчастный кукарача полностью в моей власти. Ничего не напоминает?
Глаза Константина расширились от невероятной догадки.
– Да-да, юноша, вы правы!
– воскликнул профессор, пропустив таракана к вожделенной крошке.
– Как часто мы сетуем на горькую судьбу, на фатальное невезение, на бесплодность всех наших усилий! И ни на миг не задумываемся о том, что, может быть, чей-то огромный палец раз за разом отодвигает нас в сторону.
Поэтому я даже в мыслях не могу позволить себе обидеть кого-нибудь из малых сих.
Свобода вида - превыше всего.
– Но что же мы можем сделать, чтобы и другие люди поняли это?
– в сердцах воскликнул Шаталов. Ведь дальше так продолжаться не может. Надо что-то менять.
– И в этом вы правы, мой юный друг. Мы даже можем сказать, что промедление смерти подобно. Эра Скарабея должна наступить, и чем скорее, тем лучше. Нам с вами в ее подготовке принадлежит решающая роль.
– Но каким образом? Как мы сможем сделать гармоничными отношения между насекомыми и людьми? С чего начинать?
– Этот процесс уже прошел свою пренатальную стадию. Осталось совсем немного до того дня, когда передовицы газет запестрят энтомологическими терминами. Возможно, кстати, это произойдет уже завтра. Что, заинтриговал? Ладно, пойдемте в мой кабинет. Сами все увидите.
Войдя вслед за профессором в комнату, служившую Родину кабинетом, Костя ощутил резкий запах, уместный, скорее, в свинарнике, но никак не в храме науки. Заметив, что парень брезгливо морщится, Родин открыл окно.
– Пусть вас не смущает этот миазм, - сказал он.
– Так пахнет унавоженная почва, которая нужна, чтобы обитатели этого контейнера чувствовали себя как можно более комфортно, - Родин постучал пальцем по стоявшему на столе предмету. То был увенчанный широким раструбом массивный черный куб, который Костя поначалу принял за телевизор.
– Согласен, запах не из приятных, - произнес Родин.
– Но наука, как вы прекрасно знаете, требует жертв.
– Там у вас скарабеи?
– предположил Костя.
– Те самые священные жуки египтян?
– Отчасти, - хитро улыбнулся профессор.
– Вы загляните в раструб. Сами все увидите.
Подойдя поближе, Шаталов увидел, что черная махина прихвачена к столешнице длинными толстыми винтами. Привстав на цыпочки, студент заглянул в раструб.
Ничего, кроме ровного слоя земли, почему-то отделенного от наблюдателя полупрозрачной плексигласовой пластиной. Спустя мгновение Шаталов заметил внизу какое-то движение. В самом центре видимого пространства вырос рыхлый земляной холмик, из которого на поверхность выбрался большой черный жук. Не скарабей.