Лавка ужасов
Шрифт:
Ему кричали: «Странник! Образумься!
Не суйся в Бездну! Свалишься! Сгоришь!»,
Но он от всех ударов увернулся
И посмотрел поверх унылых крыш.
Там в черных небесах бесилось Солнце,
Швыряя вниз слепящие лучи.
Поэт достал из сумки колокольцы,
Но молвил Феб: «Уж лучше промолчи».
Блин, сейчас у меня что-то левое получилось. Сам не пойму, как я мог это написать. Концовка ведь такой должна была быть:
Поверь, мне тоже было очень плохо, МанилиНо и то, что получилось - тоже неплохо, в принципе. Только я все никак в толк не возьму, откуда же это выскочило. Будто нашептал кто-то. Ладно, хрен с ним. А ведь честно - представляю себе будущее в розовых красках, и как-то легче становится на душе. Как будто это розовое время уже настало. И я бы мог, пожалуй, жить, во всем соотносясь со своей иллюзией. Кабы не одно досадное обстоятельство.
Я слишком многое помню.
Как бы чудовищны ни были муки существования, я никогда не смогу решиться на суицид. Я знаю отличный способ избавить себя от боли, не прерывая существования.
Всего лишь убить Память.
То, о чем я хотел бы навсегда забыть, и так осталось неимоверно далеко в пространственно-временном континууме. Но монстр по имени Память всегда настигает меня. Было время, когда бороться с ней мне помогал алкоголь. Прошло. Теперь, стоит мне напиться, как все чувства обостряются, и тогда стены моей квартиры сотрясаются от нечеловеческих воплей. Интересно, а как в этом доме обстоят дела со звукоизоляцией? Наверное, хреново - соседи при встрече обходят меня стороной.
Я до сих пор не знаком ни с кем из них. Да и на кой бы это мне? Больше людей - больше вопросов, пересудов, сплетен и клеветы. Мне эти классические человеческие потехи знакомы слишком хорошо, чтобы снова нырять в погибельный омут. Не хочу, не хочу, не хочу… Хочу только лишь одного - забыть…
Что именно?
Об этом я подумаю завтра…
Одиннадцать дней прошло. Ничего не происходит. Я чувствую, как что-то красное носится в воздухе, пытаясь меня схватить. Кажется, конец моих страданий не за горами. Теперь я должен обращать внимание на каждую мелочь, на самый незначительный факт. Это может принять любую форму, и горе мне, если я пропущу.
12 января, пятница.
Сегодня я сам позвонил Розанову, абсолютно не надеясь его застать. Надежды мои оправдались - скотины-редактора не было ни дома, ни на работе. Такие звери, как этот, выжимают из жизни все соки. Хавают каждый день, каждый проклятый час. Я много их повидал еще в Краснодаре. Там в каждой занюханной конторе сидел свой штатный Белинский.
«Здравствуйте, молодой человек. Вы поэт?», - а на гнойной морде его уже все написано. Все гадости, которые он скажет, когда прочитает или послушает.
Последнему я ответил так: «Нет, я тут сортир искал и дверью ошибся - запах такой же идет из вашего кабинета». Все равно терять уже было нечего…
Кажется, я чуть выше упоминал о том, что гнобило меня до приезда в Москву? Так вот, друзья, подлинная причина моего бегства из Краснодара заключена в другом.
Не знаю даже, как и подступиться к такой щекотливой теме как…
Любовь!
Да, я был позорно влюблен, как школьник, как греческий бог. Девушку звали Марина, она училась вместе со мной в университете. Моего таланта не хватит, чтобы достойным образом описать это прекрасное существо…
История наших с ней отношений стала, должно быть, притчей во языцех. Там, в Краснодаре, разумеется. Поначалу все складывалось довольно-таки неплохо.
Совместные посещения кино, дискотек и театров, взаимные дружеские визиты и нескончаемые интеллектуальные беседы - все, как и положено флиртующим студентам-гуманитариям.
Но после… Что за тварь прошуршала между нами своими черными крыльями, оставляя едкий вонючий след? Придя однажды вечером к Марине, я наткнулся на холодную стену отчужденности и неприятия. Не было больше ни искрометного взгляда, ни жемчужной улыбки, ни веселых ямочек на щеках. Марина сидела за столом, односложно отвечая на мои вопросы, и глаза ее были, казалось, обращены вовнутрь.
Накрашенные черным лаком ноготки нервно барабанили по полированной доске, словно само мое присутствие было чем-то скверным, чем-то непозволительным. В один из моментов, не закончив разговора, Марина встала, открыла дверь и сказала мне:
– Уходи.
Вот тут-то я в впервые почувствовал, как ложатся на горло холодные пальцы смерти, как острый нож вонзается в сердце, как предательским толчком в спину лучший друг отправляет в Бездну. И только сдавленный хрип вырвался из моих уст вместо недоуменного «Почему?». Я развернулся и молча вышел. Ослушаться я не мог.
Сначала - гулкая пустота и десятки вопросов, адресованных небесам, пьяному дворнику, драной кошке, фонарному столбу… Потом - первые проблески осознания, ледяные кинжалы, со свистом вылетающие навстречу из эмоциональной темноты. И, как венец всего, зловещая боль утраты - будто длиннющий гвоздь, вбитый прямо в темя, тупой и ржавый. Разрывающий тишину ночного сквера крик, и корчи тела, страдающего от ран, которые получил мой дух. С тех пор мне не раз приходилось причинять себе физическую боль, чтобы унять душевную.
В тот день моя жизнь воистину разделилась на «до» и «после». И все, что было «до», сделалось сразу чужим и тусклым, даже наши встречи с Мариной, ведь все было абсолютно нормально, и вдруг - такое… В первую ночь «после» я выкурил пять пачек «Казбека», да и потом курил не переставая. Этот надрывный кашель и теперь мой ближайший друг…
Тогда, конечно, история не закончилась. Впереди были еще два года бесплодных ухаживаний, перераставших порой в настоящее преследование. Разорванные письма.