Лазарев. И Антарктида, и Наварин
Шрифт:
Корабль между тем ввели в гавань, ошвартовали у стенки и начали передавать компании.
Сотни кронштадтцев собрались в гавани полюбоваться, как выводили на берег и выносили на руках диковинных животных — лам, вигонь, альпаку, черепах. Приставленные к ним матросы в пути ухаживали за ними, как за детьми, и они благополучно перенесли странствие по морю, а одна лама даже родила детеныша. С грустью расставались моряки с полюбившимися им добродушными животными.
Едва «Суворов» ошвартовался, по трапу первыми бегом поднялись Андрей и Алексей. С двух сторон обхватили брата
— Будет вам, — Михаил застенчиво улыбался, — обыденный вояж, токмо долголетний несколько…
— Как так «обыденный»? О вас, поди, весь Петербург толкует, первооткрыватели вы. — Андрей развернул журнал. — Послушай, какие вирши сочинили — кораблю, называемому «Суворов»:
Лети, корабль, средь дальних волн, Красуйся именем героя…Михаил краснел все больше, а Андрей продолжал высокопарно:
…Свое безвестным островам Он имя славное приносит, По грозным носится волнам, Победы россов превозносит.— А ты молвишь, «обыденный». — Андрей протянул брату книжку. — Держи на память.
Стараясь перевести разговор, Михаил спросил:
— А как сестричка наша, Верунчик, поживает?
Братья сникли, вздохнули, Алексей часто заморгал ресницами:
— Гаврила Романович почил в Званке, Верочка с супругом на похороны уехала третьего дня…
Лазарев сокрушенно покачал головой.
Дверь распахнулась без стука, и в каюту ворвались Авинов и Шестаков. Не успели толком поговорить, как появился посыльный — командир порта срочно требовал лейтенанта Лазарева.
— Ну вот, окончилась-таки служба компанейская, началась флотская. — Лазарев, улыбнувшись, поправил шляпу и направился к трапу. — А вы, друзья, не расходитесь, мы свое не упустим.
Он несколько недоумевал. Два дня назад представился командиру порта, подробно доложил все о плавании… Далекий от береговых, а тем более придворных событий, он не мог угадать истинную причину вызова.
…Пять дней оставалось до тезоименитства вдовствующей императрицы Марии Федоровны, а гофмаршал двора граф Толстой еще не придумал, чем потешить публику на празднике в Петергофе. Случайно услышал от морского министра де Траверсе, что на «Суворове» привезли диковинных животных и птиц…
Главный командир порта, вице-адмирал Моллер, несколько волновался. Сам император пожелал увидеть заморских тварей.
— Господин лейтенант, самолично сопроводите животных в Петергофский парк и будьте при полной парадной конфигурации.
Вернувшись на корвет, Михаил пригласил друзей в кают-компанию. Встреча затянулась. Между тостами гости то и дело расспрашивали о вояже, вспоминая прошлое.
— Войну с Бонапартом мы заканчивали кто где, — проговорил Андрей, — в Ла-Манше, Немецком море, на Балтике. Нынче все на эскадре. — Он ухмыльнулся, кивнул на Алексея —
Алексей не смутился.
— Я-то в море частенько хожу, а вы, поди, сплошь лето в Маркизовой луже плесневеете.
— Что за лужа? — удивился Унковский.
Гости загалдели. Авинов остановил их:
— Нынче маркиз наш, Траверсе, эскадру всю кампанию в Невской губе держит, на якоре. Сам трусит в море идти и флот не пускает. Народ в Кронштадте и прозвал губу его именем.
— Да-а, — протянул Михаил, — не позавидуешь. Опять податься к Синему мосту в компанию, что ли. Однако там уже Молво, видимо, успел мне напакостить.
Андрей распахнул иллюминатор, ласковый бриз зашелестел шторками.
— Как-то наведался по делу к вице-адмиралу Сарычеву, — сказал он, — там, между прочим, слыхал, будто он задумывает дальние вояжи…
Авинов встрепенулся:
— А что, сие верно, надобно разведать, все лучше, чем здесь гнить.
Позевывая, Шестаков потянулся:
— Нет уж, братцы, я, кажись, свое отплавал, пора и в отставку. Верно, Семен?
Унковский молча зажмурился…
Первые лучи солнца высветили верхушки мачт кораблей на рейде, и безоблачный небосвод на востоке постепенно окрасился ярким пурпуром.
Лазарев заговорщицки прищурился:
— А что, братцы, махнем вместе в Петергоф? Кто там разберет, чьи вы?
В полдень, погрузив всю живность на шхуну, компания отправилась в путь.
В Петергофском парке предводительствовал граф Алексей Толстой. Он кивнул как старому знакомому Алексею Лазареву и даже ухом не повел, увидав столько офицеров. Главное, что привезли диковинок для развлечения. Граф сразу распорядился разбить для офицеров палатку, выделил прислугу и по-простецки сказал Михаилу:
— Сей же час вам накроют стол, подадут все потребное для питья и закуски. Не церемонься, запасов хватит, ежели будет заминка, относись прямо ко мне.
В это время среди тенистых деревьев Петергофского парка в загончиках два матроса разместили всех лам, вигонь, альпаку, черепах. На кустах развесили клетки с попугаями.
— Вы, братцы, не подкачайте, — Лазарев озорно подмигнул матросам, — за ламчиками ухаживайте, но, чур, с их величествами не спутайте.
Матросы заулыбались…
Вечером, когда июльское солнце еще катилось по горизонту, офицеры уютно обустроились в палатке, продолжая застолье. Просидели напролет белую ночь, на утренней заре едва успели прикорнуть.
В полдень приехал маркиз де Траверсе. Михаил видел его впервые. Напыщенный и напомаженный, с лисьей физиономией, он, небрежно кивнув, поприветствовал офицеров, осмотрел зверей и подозвал Лазарева.
— Вам с офицерами быть там, — махнул перчаткой в сторону белевшей палатки.
Вскоре на линейках подъехали Александр I с обеими императрицами и всем царствующим домом. Восхищенно любовались они редкими животными, особый восторг у царственных дам вызвали добродушные нежные ламы. Их ласкали, кормили хлебом. Александр стоял в стороне, равнодушно слушая заискивающего перед ним маркиза.