Лазо
Шрифт:
Вернувшись в Россию, Д. Д. Киселев докладывал В. И. Ленину о борьбе за советскую власть трудящихся Сибири и Дальнего Востока.
Выполняя решения Центрального Комитета, Дальневосточный краевой комитет партии послал в партизанские отряды группу партийных работников: С. Лазо, Ф. Шумятского, М. Попова, В. Владивостокова, А. Фадеева, И. Сибирцева и многих других.
Лазо и его товарищи покинули «таежный дворец» и пробрались к заливу Петра Великого, чтобы переправиться в Сучанскую долину. Там после захвата американо-японскими отрядами и колчаковцами Сучанского рудника партизанское движение принимало особенно широкие размеры.
Из залива Петра Великого в Сучанскую долину
Лазо и его товарищи заранее условились остановиться на рыбном промысле владивостокского рыбопромышленника Золотарева, находившегося возле корейской деревни Чимбур. У Золотарева работало несколько скрывавшихся красногвардейцев. Они держали с «таежным дворцом» постоянную связь: снабжали большевиков рыбой и другими продуктами, доставляли газеты и информацию. Сучанскому шахтеру Ивану Давыдову было поручено приготовить шаланду с хорошим проводником для переброски всей группы через залив.
Темной ночью таежники благополучно спустились к промыслу Золотарева, где их ожидала парусная шаланда. Еще издали ясно видны были возле берега мелькавшие в тумане огни. Приблизившись, увидели миноносец. Он искал, видимо, партизан и контрабандистов. Несколько дней назад партизанский отряд владивостокских рабочих, организованный военным отделом обкома партии, уничтожил группу белогвардейских офицеров на Болгарской заимке, расположенной неподалеку, и враги усилили сторожевую охрану.
Вблизи деревни Чимбур, на опушке тайги решено было подождать, пока Ваня Давыдов сходит на разведку. Ваня скоро вернулся и сообщил, что офицеры миноносца сейчас пьянствуют на берегу, но, как только туман рассеется, судно уйдет обратно во Владивосток.
Около полуночи миноносец ушел.
Лазо со своими друзьями пришел в рыбацкий поселок. Там они нагрузили шаланду боевыми и продовольственными припасами: патронами, рыбой, рисом, крупой, хлебом, сели в нее и отправились через залив, держа курс на деревню Петровку.
Но что это?
В нескольких километрах от берега в тумане снова замелькали огни. Это был тот же миноносец. Оказалось, что он не ушел во Владивосток, а бороздил залив вдоль и поперек. Раза два он прошел на расстоянии не более ста пятидесяти — двухсот метров от шаланды. Лишь густой туман и отличная работа опытного проводника-корейца, умело отводившего шаланду от миноносца, помешали белогвардейцам обнаружить Лазо и его спутников.
На рассвете показался отлогий берег с широко раскинувшимся селом — это и была деревня Петровка, расположенная в Сучанской долине. На шаланде был поднят красный флаг, и она причалила к берегу. Радостно приветствовали группу коммунистов владивостокские портовые рабочие, находившиеся в штабе петровского партизанского отряда.
Не теряя ни минуты, Лазо совершил объезд партизанских частей и сельских Советов. Во многих деревнях Сучанской долины в ту пору сохранилась советская власть. Лазо собирал крестьян, беседовал с ними. Он был одним из сильнейших агитаторов-революционеров на Дальнем Востоке. Его страстные речи зажигали слушателей. Лазо не только выступал на митингах и собраниях. Он любил бродить по селам, встречаться с людьми просто на улицах, тут же знакомиться с ними. Он умел быстро узнавать людей, завоевывать их расположение и подчинять своей воле.
— Здравствуйте, товарищи! — подошел он как-то к группе крестьян,
— Какая там жизнь! — ответил бородатый крестьянин, плохо одетый и обутый. — Дождя нет, семена никудышные, того и гляди — зубы на полку, а то и вовсе к господу богу в рай.
— Да, неважны дела, — посочувствовал Лазо и присел рядом. — А места-то благодатные, — сказал он задумчиво. — Чего-чего только тут нет! Неисчислимые богатства. Побогаче здешних мест, пожалуй, и в мире не найдешь.
— Попробуй поищи! — с гордостью поддержал юркий сухопарый крестьянин. — Что угля, что железа, что пушнины. Чего душа желает!
— Только ли это? А золото и серебро? — напомнил Лазо. — А цинк и олово? Про рыбу и говорить нечего — сами знаете. А леса, друзья мои? Им и цены нет! О приморских лесах легенды, сказки рассказывают. Лес — это ведь бумажные фабрики, химические заводы. Миллиарды рублей. Прекрасная жизнь!
— Из лубка, скажем, — продолжал он, — можно вырабатывать необходимые в хозяйстве мешки. А сколько меда можно собирать на Дальнем Востоке! Сотни тысяч пудов! Ведь липового леса в Приморье не занимать.
— Да тут тебе такого меду надают — кровью захлебнешься от беляков и заморской дряни, — хмуро обронил один из собеседников.
— А унывать, друзья мои, ни к чему. Этим горю не поможешь, — заметил Лазо. — Надо, стиснув зубы, сделать так, чтобы общими силами разгромить всю эту нечисть. Если весь народ поднимется против наших врагов, им скоро придет конец. Не было и нет в мире такой силы, которая сумела бы подавить волю народа к свободной жизни. И когда этот день настанет, товарищи, все богатства края будут принадлежать всему народу. Счастливую жизнь вы сами построите тогда на своей свободной земле…
Так постепенно, казалось, из брошенных как бы невзначай слов о семенах, о крестьянском хозяйстве делались политические выводы. И потому, что выводы эти логически вытекали из разговора, — они убеждали слушателей своей правдивостью, вызывали горячие симпатии к тому, кто эти выводы делал.
Лазо обладал завидным умением наблюдать жизнь, обобщать явления, факты. В его записной книжке было много заметок, которые, на первый взгляд, не имели не только прямого, но даже косвенного отношения к тому делу, которым он занимался, — организацией партизан. Среди названий деревень, сел, среди фамилий мелькали цифры. Здесь и количество пахотной земли, выпасов, здесь и урожаи хлебов, яйценоскость кур и удои молока. Иные страницы походили на записную книжку статистика земельного отдела, партийного работника, агитатора, пропагандиста.
Кое-кто из товарищей не прочь был иногда даже пошутить по этому поводу. Но как помогали эти записи организатору, а впоследствии и командующему приморских партизан! Ведь по ним он выяснял уровень жизни в том или ином селе, ставил, если можно так выразиться, политический диагноз, угадывал настроения жителей, отдельных людей. С помощью этих записей он старался уточнить, где вернее всего можно добыть продовольствие, лошадей, фураж для партизанских отрядов.
Когда Лазо прибыл в село Фроловку, сюда же возвратилась из Ольгинского уезда группа молодых пропагандистов и агитаторов. Сотни километров прошли они пешком, принесли много ценнейших сведений о политических настроениях и хозяйственном положении крестьянства. Тетради и блокноты Саши Булыги (А. Фадеева) отличались особой полнотой необходимых данных и подробной характеристикой отдельных лиц и хозяйств. Игорь Сибирцев, да и многие другие также представили интересные и важные материалы о жизни крестьян, об их отношении к рабочим, к политическим партиям, к белогвардейской власти и интервенции.