Лазо
Шрифт:
С большими трудностями и предосторожностями Лазо и его товарищи добрались до станции Рухлово Амурской железной дороги… Здесь Сергея приютил в будке железнодорожник Иванов из оловяннинских мастерских, знавший его по Забайкалью.
Каждую минуту Лазо подстерегала смертельная опасность. Нужно было как можно скорее уйти отсюда.
Лазо решил поехать во Владивосток. Но как туда попасть? На железных дорогах царил жестокий террор. Белогвардейские офицеры и японцы постоянно совершали облавы в поездах, проверяли документы. Малейшее подозрение — и тюрьма, порка, пытки,
Документы — это пустяки. У Лазо на всякий случай были чистые бланки, и он изготовил три паспорта — себе, жене и Виктору. Но и с документами на чужое имя ехать далеко не безопасно. Лазо был слишком известен в здешних краях, и его легко могли узнать. К тому же нашлись бы и предатели, которые не прочь получить солидную плату от белогвардейцев или интервентов — ведь за поимку Лазо враги обещали большую награду.
Старый знакомый машинист Агеев, оказавшийся теперь на станции Рухлово, взялся провезти Лазо на своем паровозе. Но ведь это только до следующей узловой станции. А дальше? Нет, вариант неподходящий.
— Есть, нашел! — сообщил через несколько дней после долгих поисков и раздумий тот же Агеев.
— Ну, что ты нашел?
— Вот какое дело, товарищ Лазо.
И машинист предложил более или менее приемлемый выход из положения: сесть в теплушку к рабочим-китайцам. В то время на Дальнем Востоке для них в составе поезда были специальные теплушки. Агеев проследил, что белогвардейские ищейки обычно обходят своим вниманием китайские вагоны. Конечно, такая теплушка тоже не совсем надежна, — сами китайцы могли невольно выдать Лазо и его спутников: почему вдруг русские сели к ним в вагон? Но делать нечего. Надо рискнуть.
И однажды ночью Лазо с женой и Виктором протиснулись в забитую доотказа китайцами теплушку, направлявшуюся в Хабаровск. Лазо удалось благополучно добраться до Хабаровска, а затем в такой же теплушке и до Владивостока, к берегам Тихого океана.
Это было в декабре 1918 года.
НА ТИХОМ ОКЕАНЕ
Прошло уже около года, как интервенты начали осуществлять свой замысел — отрезать Дальний Восток от Советской России. На улицах Владивостока, как у себя дома, свободно разгуливали солдаты и офицеры многих стран мира.
Старожилы Владивостока никогда не забудут день 12 января 1918 года — первый день открытого наступления империалистов на тихоокеанское побережье молодой республики.
Утро не предвещало никаких происшествий. Чуть свет протяжно завыли паровозные гудки, и на набережной, запорошенной выпавшим ночью снегом, появились кряжистые грузчики, толпы рабочих Дальзавода и мастерских порта, матросы, кочегары, крановщики. Из грязных лачуг вышли китайцы-разносчики с корзинками на коромыслах:
— Лука! Лыба!.. Яичко!.. — нараспев оповещали они покупателя о своем скромном ассортименте товаров.
Над бухтой Золотой рог висели густые космы черного дыма, выбрасываемого из труб многочисленных пароходов и катеров. Звонко лязгали тяжелые якорные цепи, гудели сирены, визжали подъемники.
Трудовой день начался.
В
Все дышало мирной спокойной жизнью.
Но что это?
В полдень из-за острова Аскольда, скалистые берега которого отчетливо видны из Владивостокского порта, появились военные суда. Их нетрудно было узнать по вымпелам — белые полотнища с красными кругами. Впереди грузно шел крейсер, а за ним — два миноносца. Обогнув гранитный мыс острова, суда разошлись в разные стороны: крейсер направился к Золотому рогу, а миноносцы — к корейским берегам. Вскоре, просигналив с борта приказ «очистить место», в бухту вошел крейсер японского военного флота «Ивами». Теснее стали прижиматься к берегам океанские пароходы, расчищая дорогу нежданному гостю.
Весть о приходе японского крейсера быстро распространилась по всему городу. На набережную сбегались толпы людей.
Какие-то подозрительные личности с напряженным любопытством прислушивались ко всему, что говорилось вокруг. Безукоризненно выбритые, прилично одетые господа протискивались между чумазыми куртками и пиджаками рабочих и исподволь заводили речь о том, что японцы-де ничего дурного никому не сделают и протестовать против них не следует. Но среди простых, людей эти разговоры не имели успеха.
Владивостокский совет послал японскому консулу решительный протест против самовольного прихода крейсера в русские воды. Ответ был получен в обычно вежливом японском стиле. Сообщалось, что военные суда посланы во Владивосток «с целью защиты своих подданных», что Япония нисколько не намерена вмешиваться «в вопрос о политическом устройстве России». Но всем было ясно, что приход крейсера — начало открытой интервенции.
Через два дня, 14 января, близ острова Аскольда появился английский крейсер «Суффольк». Прошло еще три дня, и в бухте бросил якорь второй японский крейсер, «Асахи». Вскоре в бухту Золотой рог пожаловал и американский крейсер «Бруклин».
Из всех нор вылезли на белый свет враги Октябрьской революции.
На Светланской улице близ порта в шикарном ресторане Кокина по вечерам собирались иностранные представители — штатские и военные; меньшевики, эсеры, кадеты, японские шпионы, спекулянты и шансонетки. Под переливы скрипок, гобоев, под звон бокалов шумная компания дельцов бурно спорила о том, кому достанутся горные богатства края — японцам или американцам.
Японцы уверяли, что их деловые круги не пожалеют денег, чтобы по-настоящему заняться добычей полезных ископаемых, а американские офицеры советовали своим партнерам по интервенции не строить воздушных замков: «наш капитал с гораздо большим успехом может разрабатывать дальневосточные недра». А когда споры разгорались особенно горячо и страстно, часто раздавался голос изрядно подвыпившего, экспортированного из США анархиста Двигомирова, известного в то время во Владивостоке демагога: