Лазурь небес и порожденье ада
Шрифт:
– Эдвин, перестань! – Под громкие смешки сына и дочери тетя вырвала у мужа из рук газету и, скомкав ее, швырнула под стол. – Можешь хотя бы в это утро помолчать?
– Да что такое случилось?.. – не выдержала Гвендолин и, когда на лицах остальных появилось странное выражение, у нее внутри все похолодело. – Что-то… с Джейсоном?..
Тетушка внезапно ласково улыбнулась ей.
– Все в порядке, милая. Ему уже намного лучше, и сегодня он собрался позавтракать вместе с нами. Вот, ждем только его.
Не успела она еще закончить фразу, как сзади раздались несмелые шаги. Обернувшись, Гвендолин увидела любимого. Он хоть был бледен и стоял на ногах нетвердо, но уже уверенным шагом и с улыбкой на лице входил в столовую…
***
После того убийства в отеле Детройта Гвендолин вместе с находившимся в полуобморочном состоянии Джейсоном пришлось срочно сматываться. Однако поначалу сделать это было не так-то просто, весь коридор отеля был запружен перепуганными постояльцами, и кто-то уже кинулся вниз, звать полицию. Выхода не было, и Гвендолин, глубоко вдохнув, вслед за тем максимально расслабилась и позволила столь ненавидимой ею темной сущности выйти наружу. Собравшиеся у порога номера Кьенкора с изумлением смотрели, как девушка обращается в демона, и за спиной у нее вырастают страшные черные крылья. Обхватив покрепче своего возлюбленного, Гвендолин вылетела наружу через окно номера и, набирая высоту, понеслась на север. «Только бы не успели вызвать Охотников», – вертелась у нее в голове единственная мысль, когда она смотрела вниз, на испуганно задравших головы прохожих.
А потом было нелегальное пересечение границы, долгие мыканья по дешевым канадским мотелям, в течение которых Джейсон балансировал на грани жизни и смерти, и вот наконец они нашли приют в Эдмонтоне, у семьи двоюродной сестры отца Гвендолин. Та, будучи потомственной ведьмой, тут же принялась готовить восстанавливающий силы отвар и поить им молодого человека двоюродной племянницы. Сразу после первой порции зелья, когда Джейсон впервые за несколько дней спокойно заснул, тетушка Жизель спустилась к Гвендолин в гостиную и, с сожалением качая головой, принялась упрекать ее.
– Ты явно ввязалась в опасную игру, Гвинн, – говорила она. – Не знаю, кто такой этот твой Джейсон, но он тебя явно до добра не доведет. Я его, конечно, выхожу, но не советую тебе дальше идти за ним. Впрочем, ты уже взрослая девочка, и решать в любом случае тебе.
Остальные члены семьи восприняли увлечение родственницы не так резко. Дядя Эдвин, во всем старавшийся походить на молодежь, одергивал супругу, когда она за столом во всеуслышание начинала поносить Джейсона, и при этом хитро подмигивал Гвендолин. Его сын Марк, еще сохранивший в себе удаль и озорство мальчишеских лет, вообще был безоговорочно на стороне сестры. «Даже не думай, Гвинн, я за тебя и твоего парня всегда горой», – при этих словах девушка улыбалась, вспоминая проведенные с ним в детстве ночи и пылкие признания в любви. Возможно, он до сих пор был влюблен в нее и втайне ревновал, кто знает?
Младшей сестре Марка, высокой и сухопарой Сесилии, вообще не было дела до отношений троюродной сестры, она проводила все время лишь в молитвах и чтении романов, старательно подражая викторианским барышням. Гвендолин жалела лишь, что Анна-Мария, старшая дочь Лангренов, вышла замуж и переехала в Монреаль. Она как никто другой всегда понимала сестру, и та каждый раз с восторгом вспоминала их задушевные разговоры о парнях за выкуренной украдкой сигаретой…
***
Гвендолин не видела Джейсона практически с самого дня прибытия в дом родственников, поскольку тетушка Жизель не позволяла ей входить в отведенную больному комнату, уверяя, что процесс лечения не позволял посторонним находиться рядом, но девушка догадывалась, что ее просто таким образом хотят оградить от общения с любимым. И вот теперь она смотрела на него, сидевшего на противоположном краю стола, рядом с Сесилией, с таким восторгом и обожанием, с каким еще не смотрела никогда и ни на кого. Самому же Джейсону так и не удавалось на нее взглянуть, потому как Сесилия и дядя Эдвин постоянно донимали его расспросами, и ему приходилось вертеться то вправо, то влево.
– Скажите, Джейсон, что вы думаете о Великой войне? – спрашивал старший Лангрен, поглаживая усы. – Я понимаю, вы еще слишком молоды, чтобы рассуждать о таких вещах, но все же… Я сам там не был, а вот мой младший брат попал на фронт еще в четырнадцатом году. На Сомме британцы послали его роту прямо на немецкие заграждения с пулеметами, не выжил почти никто. А потом вроде как вышло, что островитяне-то и выиграли войну, прикрывшись тысячами жизней наших парней. И кто-то еще будет кричать, что мы независимая страна и у нас демократия?
– Скажите, mon chere, вам нравится Бернард Шоу? – наседала на него с другой стороны Сесилия. – Мы с maman просто без ума от этого рыжего ирландского кота! На этой неделе как раз собирались идти на «Профессию госпожи Уоррен», вы не хотите составить нам компанию?
Смущенно улыбаясь, Джейсон пожимал плечами, и кленовый сироп с блинчика, который он так и не донес до рта, стекал густыми каплями прямо на скатерть. Тетя Жизель и Марк сидели молча. Только они двое были явно недовольны появлением молодого человека у них за столом.
– Дядя Эдвин, Сис, думаю, не стоит так сильно напрягать разговорами Джейсона, – вступилась за любимого Гвендолин. – Он едва встал с постели, еще слишком слаб, а вы…
– Ничего, милая, я все понимаю, сильно утомлять не буду, – осадил ее взмахом ладони дядя Эдвин. – Тогда, юноша, позвольте последний вопрос: как вы относитесь к «сухому закону»? И в связи с этим вы не против, если я налью вам вина?
Марк, густо покраснев, смотрел только к себе в тарелку и на Гвендолин впервые за все время даже не пытался взглянуть – очевидно, понимал, что у него появился конкурент, которому девушка явно уделяет больше внимания. Тетушка Жизель, взглянув на племянницу из-под нарисованных бровей, укоризненно покачала головой.
– Дорогая моя, думаю, твоему кавалеру еще рано завтракать с нами, – произнесла она по-французски. – Пожалуй, я скажу ему, что курс лечения еще не окончен, и принесу обед к нему в комнату.
Гвендолин не выдержала и, отставив в сторону недопитую чашку кофе, поднялась из-за стола.
– Благодарю всех, я сыта, – произнесла она и, взяв с каминной полки портсигар, отправилась на террасу. Тетя Жизель, воспитанная в строгой викторианской морали, считала, что молодым девушкам просто непозволительно курить при других.