Льдинка
Шрифт:
– Думаешь, мне не терпится убить его? Да, признаюсь, эта мысль все чаще лезет мне в голову. Но сейчас я просто хочу помочь ему, – сказал он. – Отойди.
Дильс склонился над лежащим без сознания Костей и одним махом рассек материю на спине. Свитер он резал осторожно, но все видели, как под ним что-то перекатывается, будто желая поскорее выбраться на свободу. Дильс сделал небольшой надрез, волокна тут же расползлись по сторонам, как «молния» на спальнике, и наружу вылез громадных размеров горб. Злата закричала, закрывая рот руками. Антон и Дильс побелели. Зрелище было диким, расплывшаяся Яна и то выглядела не так ужасно. Горб был темнее кожи Кости и в самом верху покрыт волосками, но не мягкими и бесцветными, какие растут на руках и ногах человека, а грубыми и жесткими, как щетина на зубной щетке. Горб был похож на мешок со змеями. Эта мерзость слегка вздрагивала, будто бы дышала.
Разумеется, Злата была напугана не меньше остальных, но, по крайней мере, у нее в голове уже постепенно стали выстраиваться кубики, которые в конечном итоге, как она полагала, соберутся в единую башню и приведут ее к определенным выводам.
– Почему он не сказал об этом? Почему?! – неизвестно к кому обратился Дильс.
– Он показал мне шишку на спине два дня назад, – признался Тима – Но… он просил ничего не говорить. Он думал…
– Мне плевать, что он думал! – заорал Дильс.
Безобразный горб колыхнулся и замер, как если бы прислушивался к разговору. Дильс надел рукавицы и ощупал его. Тот вильнул в сторону, словно недовольный прикосновением. Дильс выпрямился и хрипло сказал:
– Не могу поверить… Он местами мягкий, местами твердый, и… мне показалось, что я нащупал кости. Потрогайте!
Но желающих щупать шевелящийся нарост не нашлось.
– У кого еще что? А? Быстро признавайтесь! – вопил Дильс как ненормальный.
– Какое сегодня число? – вяло спросил Тима. – Кажется, кто-то говорил про одиннадцать дней? Ха-ха!
– У меня проблемы, – через силу выговорил Антон, и все с удивлением посмотрели на него.
Он долго молчал, прежде чем решиться, затем открыл рот. Он оказался щербатым, не хватало как минимум четырех зубов.
– Первый я потерял вчера утром, нижний, который ближе к резцам. Крови не было, я просто почувствовал, как язык что-то царапнуло, и все.
– Точно сам выпал? – задумчиво спросил Дильс. – Может, ты себе его во сне выбил? Случайно?
– Ну да, только и делаю, что во сне себе зубы вышибаю, – с обидой сказал Антон, хотя его всего трясло от страха. – Вечером еще один выпал, а сегодня утром сразу два.
– Возможно, у тебя началась цинга.
– Чего-чего? – еще больше испугался Антон. – Какая еще, в задницу, цинга? Шутишь, Дильс?
Но Дильс и не думал шутить и потребовал, чтобы Антон открыл рот.
– Нет, не похоже. Вряд ли цинга может так быстро дать о себе знать, – сказал он, закончив осмотр.
– Про Яну ты тоже говорил, что все нормально, а ее уже нет! – вырвалось у Тимы.
– Надеюсь, кто-нибудь из вас взял дедушкину вставную челюсть? Я бы одолжил ее, – попытался пошутить Антон, но лица сидящих оставались серьезными. Теперь все с нескрываемым ужасом смотрели на Антона, и он почувствовал себя полностью разбитым; так смотрят на больных проказой, со смесью жалости и отвращения. А в глазах плескался страх. СТРАХ ЗА СЕБЯ.
Злата случайно посмотрела на Тух-Туха и была поражена – его лицо исказила гримаса страха. Тух-Тух, этот вечно ухмыляющийся сукин сын, который хладнокровно смотрел, как его сын корчился от боли, сейчас выглядел как наложивший от страха в штаны ребенок!
– Ты что-то знаешь? Говори! – сказала она, вперив в него буравящий взгляд, но норвежец лишь что-то буркнул невнятно и отвернулся.
– Почему ты раньше ничего не сказал? – спросил Тима Антона, когда они остались одни.
– Не знаю, – убито произнес Антон, щупая языком пустые десны. – Что теперь будет, а?
– Если бы я знал…
Этой ночью долго никто не ложился спать. Все кучкой собрались в другом конце пещеры. Костя, согнувшись под тяжестью горба, сидел у выхода, иногда его рука непроизвольно пыталась дотянуться до него, он словно все еще не верил, что отныне этот ужасный нарост принадлежит ему и является частью его самого.
– Может, попробовать срезать эту гадость? – вполголоса предложил Тима.
– И кто это будет делать? Ты? – спросил Дильс. – Он истечет кровью сразу после начала операции.
– Но эта штука на его спине растет! – поддержала Тиму Злата. – И один бог знает, чем это может закончиться…
Подумав, она вдруг сказала:
– Я должна спуститься в ту пещеру. Мне кажется, это все оттуда.
После этих слов Артур замер, глаза его опасно прищурились.
– Я не хочу, чтобы ты делала это, – отозвался Дильс, но голос его звучал без былой уверенности. От прежнего Дильса осталась лишь оболочка, да и то довольно сильно потрепанная. – Ты видишь, что с нами происходит. Скоро на очереди я. Или Артур. Кстати, что у тебя с пальцем?
– Поцарапался, – процедил сквозь зубы Артур. Перед ним все еще резонировала фраза мачехи. Как это «спуститься»? Нет уж, дудки! Он не позволит им сделать это!
– Дильс, я должна это сделать, – настойчиво сказала Злата. – Мы все равно медленно умираем здесь. Еда на исходе, бензин почти закончился, его хватит на два дня максимум.
– Я тут подумал… – с усилием произнес Дильс. – Что, если попробовать поджечь эту паутину? Может, стоит попробовать?
Злата покачала головой, продолжая украдкой наблюдать за Тух-Тухом.
Он насыпал в пустую кружку снега и стал ее чистить. Он делал это аккуратно, не торопясь, будто бы от чистоты этой кружки зависела его дальнейшая судьба, но от женщины не могло ускользнуть, что его руки дрожали.
Никто не заметил, как в руках Кости оказался нож. В следующую секунду он повалился вниз и, издавая совершенно безумные крики, принялся кромсать себе спину. Дильс и Тима кинулись к нему, позже подошел Тух-Тух.
– Тварь… сука… – рыдал Костя, катаясь на спине и при этом умудряясь наносить себе порезы. Тух-Тух наступил своим громадным унтом на его руку, Дильс осторожно вынул нож. Снег под телом Кости становился каким-то желто-коричневым. Дильс с Тимой перевернули всхлипывающего Костю на живот. Из разверстых ран на горбу вытекала мутная жидкость, похожая на клей, которая отвратительно пахла гниющим мясом. Попадая на снег, она не шипела, как, например, кровь, а тут же застывала, будто олово. Горб шевельнулся, и тут Тима увидел такое, от чего почувствовал, что его сейчас вывернет наизнанку – у самого основания огромного нароста на него, не мигая, уставился налитый кровью глаз. Самый настоящий глаз, с расширенным зрачком и радужной оболочкой, и он со злобой смотрел на них. Костя завизжал, и от этого надрывного визга лопались барабанные перепонки.