Льдинка
Шрифт:
– Тух-Тух прав, – неожиданно сказал Тима. – Единственный выход – ждать. Возможно, со временем паутина будет терять свои свойства. Только не пойму, как такое возможно? Как этот паук мог носить в себе это варево и почему он не сгорел?
– Какая теперь разница, – механическим голосом произнесла Злата. Сквозь нити она пыталась разглядеть ауру Аммонита, но ничего не увидела. Была ли тому причиной плохая видимость? Или ее просто уже нет у него?! Злата почувствовала, как колени ее подгибаются, и она потеряла сознание.
Она пришла в себя ночью, уже в палатке. На лбу прохладный компресс, во рту кисловатый привкус. Наверное, Дильс давал ей какие-то таблетки…
– Как ты? – участливо спросил Дильс.
Злата не ответила, ощупывая руками глаза. Они были воспалены, словно туда кинули песком.
– Где Аммонит? – спросила она.
Брови Дильса сошлись у переносицы:
– Забудь о нем. Он умер.
– Я не верю тебе.
– Как хочешь, – Дильс старался говорить ровно, но его всего трясло от злости. И как этому проходимцу удалось произвести впечатление на Злату? О том, что этот проходимец как минимум два раза спас ей жизнь, он почему-то не хотел думать.
– Яна все больше набирает вес, – сказал он, будто бы это могло удержать жену.
– Яна с нами, в палатке, рядом с друзьями. А он с отрезанной ногой валяется, как подыхающая собака, – не глядя на мужа, сказала Злата. Она начала выбираться из палатки.
– Ты куда? – спросил Дильс, прекрасно зная ответ.
Злата вышла наружу. Ее еще немного шатало, но в целом она чувствовала себя нормально. Неподалеку от палатки с задумчивым видом стоял Тух-Тух. Он разглядывал поблескивающий сталактит, словно ребенок, впервые увидевший праздничный салют.
– Вы… вы просто ушли? – спросила Злата, обхватив виски руками. – Оставили его и ушли? Я не могу поверить в это.
– Мы бы выглядели глупцами, пытаясь изменить то, что уже нельзя изменить, – не отводя глаз от сталактита, ответил Тух-Тух, и – невероятно! – губы его разъехались в сардонической усмешке.
– Мы все сошли с ума, – прошептала Злата.
Она кинулась к рюкзакам. Судорожно расшвыривая вещи, она достала свечи, пару носовых платков, веревку, набор колышков для палатки и немного еды. Напоследок она взяла фляжку с водой.
Когда она поднялась и направилась к лазу, дорогу ей неожиданно перегородил Тух-Тух.
– У нас и так не осталось еды. А он все равно покойник, – сказал он, словно речь шла о просроченной банке шпрот.
– Это твой сын, – прошипела Злата. – Прочь с дороги, паскуда!
Что-то промелькнувшее в глазах женщины заставило норвежца отступить. Злата понеслась дальше, моля бога, чтобы Аммонит был еще жив.
Он был там, и все еще жив. Она застала его за ужасным занятием – встав на колени, он старательно лизал стену. Целую минуту Злата ошеломленно смотрела на это непривлекательное зрелище, пока не поняла. Жажда. Всего-навсего естественное человеческое желание, не чуждое любому из их группы…
Она позвала его, и Аммонит повернул голову. Злату поразило, как сильно он постарел за эти несколько часов.
– Родная моя, – пробормотал он, выдавив из себя кривую улыбку.
– Я кое-что принесла тебе, – сказала Злата.
Она вывалила на землю собранные ею вещи и принялась за дело. Колышки были универсальные, легко нанизывались друг на друга, и скоро у нее получилась длинная палка, к концу которой она привязала веревку. К веревке она привязала фляжку и положила эту конструкцию на землю, после чего начала двигать в сторону Аммонита. Тот, замерев, глядел, как Злата с величайшей осторожностью все дальше и дальше продвигала фляжку. Вот она слегка задела нить… Знакомое шипение, но на алюминиевой поверхности осталась только легкая царапина… еще немного… Снова зацепила, но фляжка уже почти у цели. На этот раз царапина была глубже, и из отверстия тоненькой струйкой потекла вода, но фляжка уже миновала паутину, и Аммонит схватил ее. Отвинтив крышку, он жадно припал к горлышку.
– Не пей все, – сказала Злата.
Соблазн допить был очень велик, но все же Аммонит переборол себя.
– Как твоя нога? – спросила Злата.
– Нормально, – ответил Аммонит, но женщина видела, что все далеко не нормально. Полуоторванная ступня волочилась за ним, как преданная собачка за хозяином. Злата посветила фонарем и вздрогнула – к луже крови сползлись зеленые слизни и барахтались в ней, как воробьи в пыли. Некоторые из них уже были не зелеными, а грязно-багровыми, как насосавшиеся пиявки. Значит, не такие уж они безобидные, эти червяки!
Аммонит тоже это заметил и, подволакивая изуродованную ногу, буквально вжался в стену.
Таким же образом Злата передала ему нож, свечки со спичками и носовой платок.
– Я стал плохо видеть, – свистящим голосом произнес Аммонит. – И рана…
– Намочи платок, твоим глазам будет легче, – посоветовала она. – Я посмотрю, какие у нас остались обезболивающие, и принесу тебе.
Аммонит грустно улыбнулся:
– Лучше пристрели меня.
– Замолчи! – крикнула Злата.
Он и в самом деле замолчал, но не по настоянию Златы, а потому, что потерял сознание. Злата долго звала его, пока не сорвала голос. Луч фонаря выхватил страшную картину: с потолка, стен тоннеля торопливо ползли слизни, спеша на пиршество – из культи Аммонита вытекала свежая кровь. Злата уже хрипела, но все было тщетно – слизни медленно, но неуклонно покрывали его тело, постепенно подбираясь к голове.
Время, казалось, остановилось. Злата не помнила, сколько она просидела вот так, но, когда она очнулась, ее часы показывали пять утра. Поза Аммонита не изменилась, он все так же был без сознания. Злата поставила на фонарь последние батарейки и посветила. От увиденного у нее моментально скрутило желудок, и она почувствовала, что ее сейчас стошнит. Все лицо Аммонита было покрыто толстыми слизняками, в пустых глазницах тоже копошилось несколько штук. Налившись кровью, они отваливались с мерзким звуком и замирали, словно впадая в анабиоз. Господи, лишь бы Аммонит был уже мертв! Смилуйся над ним!
Однако, к ее суеверному ужасу, он пошевелился. Из горла донесся булькающий стон, он стал на ощупь сбрасывать с себя отвратительных слизней. Движения его были вялыми, будто он действовал во сне.
– Злата? – проскрипел он, и женщина с трудом узнала его голос.
«Наверное, эти твари и внутрь забрались», – промелькнула у нее мысль, но, как ни странно, Злате уже не было страшно. Она умела быстро принимать неизбежное. В том, что ему осталось жить считаные минуты, она уже не сомневалась.