Льды и скалы
Шрифт:
— А что за дверью? — спросила я, указывая на проход в противоположной стене. — Ты там была?
— Конечно, — важно отозвалась Ева-Лотта. Она оторвалась от разглядывания ярких миниатюр в толстенном фолианте и повернулась ко мне. — Там дядька мёртвый сидит, и всяких странных штук полно.
— Пойдем, посмотрим?
— Идём. — Девочка спрыгнула со стула, и решительно пошла вперёд. Я двинулась следом, пытаясь подавить беспокойство.
Помещение, в котором мы очутились, было гораздо больше библиотеки. Оно оказалось сильно захламлено — многочисленные столы, заставленные бутылями всех размеров и форм, штабеля алхимической посуды и самых разнообразных приборов, занимали почти всё свободное пространство. Немного места, имелось только
— Вот, — сказала Ева-Лотта. — Правда, страшный дядька?
Я подошла к креслу. Судя по всему, "страшным дядькой", был отец Лазарус — настоятель монастыря, маг-элементалист, хозяин этой захламлённой лаборатории. Он сидел, откинувшись к спинке, высушенный и сморщенный, словно старое яблоко. Правая рука лежала на подлокотнике, в пальцах левой, безвольно опущенной вдоль тела было зажато гусиное перо с обкусанным кончиком. Тело оказалось изрядно погрызено крысами или иными паразитами и представляло собой весьма отталкивающее и жалкое зрелище. Но запах разложения отсутствовал совсем, словно перед нами сидел не мертвец, а восковая кукла.
Ева-Лотта, вскарабкалась на стол и уселась на краю, беспечно болтая ногами. Соседство с покойником её совершенно не пугало. Девчонке явно льстила роль руководителя экспедиции, и она всем видом старалась показать какая она смелая и бесшабашная. Я подошла ближе и увидела, что прямо перед мумией, лежит раскрытая тетрадь, полная записей и чернильница с откинутой крышкой. Чернила давно высохли, но меня сейчас больше интересовала тетрадь. Похоже, старик писал до самого конца — последние несколько строчек, оказались совершенно нечитаемы. Я осторожно взяла её в руки и перевернула несколько листов. Оказалось, что передо мной, рабочий дневник, в котором отец Лазарус, скрупулезно записывал результаты опытов и свои соображения по различным вопросам. Почерк старика был ужасен, некоторые слова разбирались с трудом. Хорошо ещё, что писал он на таленге — местной разновидности латыни — мёртвом языке, ставшим универсальным средством общения богословов и учёных. Большинство записей в журнале, оказались малоинтересны, но последние две страницы несли важнейшую информацию.
…"Вчера проводили братьев Фредерико, Паоло и Магнуса к месту, населяемому богопротивными тварями, коих здешние язычники именуют Драконами, поклоняясь им словно поганым идолам. Нет предела мерзости, которой может предаться слабый верой, но наши братья сильны духом, и полны решимости истребить словом Божьим проклятых тварей во имя торжества Истины"….
…"Господь в своей милости даёт неразумным детям своим тяжкие испытания. Сегодня вернулись братья Фредерико и Магнус, едва живые и упавшие духом, ибо не удалось им извергнуть поганых Драконов, в пучину породившей их бездны. Святой молитвы, оказалось недостаточно, проклятая тварь ответила на неё громким криком, почти лишившим несчастных разума, после чего, разорвала на куски и пожрала бедного брата Паоло. Сердце моё обливается кровью при мысли о несчастном, павшем как подобает истинному мученику. Я повелел всем поститься десять дней, и молиться об упокое его чистой души"….
…"Да будет вовек славен, день сей, ибо постигла нас сегодня великая радость. Брат Паоло, которого оплакивали мы, вернулся живым и невредимым, повергнув в прах измышления подлых еретиков о невозможности Божественного чуда, ибо Высшее Существо, дало ему силы невредимым войти в логово жутких тварей и также выйти, без какого либо ущерба. В качестве доказательства, принёс он яйцо Дракона, взятое в гнезде. Я весь в предвкушении того момента, как смогу, запершись в лаборатории, подвергнуть, сей мерзкий предмет, всяческим исследованиям, во славу Церкви. К сожалению, брат Паоло, не смог рассказать о своих подвигах, так как глух и нем с рождения"…
Тут я хмыкнула, и оторвалась от чтения. Похоже, Белла была права,
— Ева-Лотта, — спросила я девочку, которая устав ждать, задремала, улёгшись прямо на кипу бумаг, заваливших стол. — Скажи, ты трогала эту штуку?
— Чего? — она сонно посмотрела на меня, потом на драконье яйцо и кивнула, — Ага, трогала. Она так смешно гудит, словно пчелиный улей. Как-то раз в лесу, я…
— Погоди про лес. Скажи, оно так гудело всегда?
— Точно, всегда, — девочка на коленках подползла к яйцу и принялась ласково гладить его словно котёнка. Я обратила внимание, что на белой скорлупе, совершенно не остаётся следов от её перепачканных сажей ладошек. — Правда, здорово?
— Правда. — Я вновь вернулась к тетради.
…"Надеюсь, Всевышний простит мне гордыню, ибо грешен я, не чист в помыслах, и все беды, свалившиеся на обитель, лежат целиком на совести моей. Не прошло трёх дней по возвращении брата Паоло, как страшный недуг, охватил всех в округе. Братья один за другим засыпают, лежат словно мёртвые, и нет силы, остановить погибель эту. Молитвы и магия не помогают, мы гибнем один за другим. Сегодня я послал брата Маркуса в селение к знахарке. Она хоть язычница, но добрая женщина и, наверное, не откажется спасти душу свою, благим делом помощи страждущим. Силы оставляют меня, перо выпадает из рук, но я должен взять проклятое яйцо и вернуть на место, в логово тварей, а затем просить их о снисхождении, не ради себя, а ради несчастных братьев, гибнущих по моей вине. Прости, Господи за это, но"…
Далее шли несколько строк нечитаемых каракулей и след от соскользнувшего пера. Я вытерла внезапно вспотевший лоб и выпрямилась, потом отодвинула в сторону Еву-Лотту, которая успела опять заснуть, положив голову на яйцо, словно на подушку, и внимательно осмотрела могущественный артефакт. Оно было абсолютно белым, и словно светилось изнутри. Его скорлупа оказалась слегка бугристой, но неровность совершенно не чувствовалось, казалось, что поверхность покрыта невидимой защитной плёнкой, абсолютно гладкой и скользкой, словно намыленной. Я попыталась поцарапать скорлупу кончиком ножа, но плёнка не поддалась, метал, скользил, словно хлебный мякиш по стеклу. В конце концов, я наложила ладони и попробовала уловить следы находящейся внутри жизни, слиться с ней. Но и это окончилось неудачей, с таким же результатом можно было общаться с обычным камнем. Складывалось впечатление, что внутри вообще нет ничего живого — только бездушный механизм, наподобие технических штучек, из мира Олега. Оставив безнадёжные попытки, я толкнула уснувшую девочку пальцем в бок.
— Вставай, засоня, идём домой.
— Да ладно, давай завтра…
— Сегодня. Мне ещё сюда твоих родителей вести.
С Евы-Лотты, мгновенно слетел сон.
— Э, мы так не договаривались! — вскрикнула она. — Не надо никому рассказывать!
— Надо. И чем быстрее, тем лучше. Пошли.
— Ты дура, я тебя ненавижу!
— Сама дура. У нас люди болеют, а ты только о себе думаешь.
— А причём тут…
— При том. Болезнь началась из-за этого яйца. Оно волшебное, понимаешь? Если его вовремя не вернуть, мы все умрём.