Льды уходят в океан
Шрифт:
Беседин сел за свой столик и придвинул к себе меню. Но, читая названия блюд, Илья ничего не понимал. Он был взвинчен до предела. «Отчалила! — со все возрастающей злостью думал он о Марине. — Почуяла, видно, что я шатаюсь. Не нужен стал... А эта некоронованная королева, — Илья покосился на Людмилу и скрипнул зубами, — возомнила о себе черт знает что! Хотя тоже небось прикидывает, с кем выгоднее: с Санькой или с Талалиным... Погрызлись бы они из-за нее — было б дело!»
Любушкин принес бутылку коньяку, закуску, поставил все на стол, но не уходил. Илья слышал, как Харитон о чем-то договаривался с официантом, но не мог заставить себя отвлечься от своих мыслей. «Талалин, конечно, явился сюда ради Марины... Будет ждать ее, как раньше ждал я. А потом пойдет с ней и...»
Илья отодвинул от себя рюмку, взял стакан, почти до краев наполнил его коньяком и залпом выпил. Любушкин, наклонясь, сказал:
— Вы все такой же, Илья Семеныч...
Не глядя на него, Илья спросил:
— Какой?
— Ну, мужественный. Вам сам черт не брат...
Беседин поднял на него глаза, мрачно бросил:
— Давай работай иди. И реже тут появляйся. Ясно?
Он поднялся, переставил свой стул к соседнему столу и сел рядом с Марком. Людмила принужденно улыбнулась.
— Все-таки тянет к брату докеру?
— Тянет, — ответил Беседин и тоже улыбнулся. — Разве мы можем друг без друга? Как все равно приварены один к одному. Правда, Талалин?
Марк между тем все время наблюдал за Бесединым. Его не обманывали ни улыбки, ни кажущееся спокойствие Ильи, ни его деланная непринужденность. Марк и видел, и чувствовал: с Бесединым что-то происходит, нервы его натянуты, и он прилагает все силы, чтобы удержать себя в рамках.
— А ты тоже перешел на«Северную Пальмиру»? — спросил Илья.
— После Шпицбергена, — пояснил Марк. Он взглянул на Людмилу, сказал, обращаясь к ней: — Хлебнули мы на Шпицбергене. Бригадиру-то нашему такое не в новинку, конечно, а мне, южанину, несладко пришлось. Как выдержал — сам не знаю.
— Не только выдержал, еще и других от гибели спас, — проговорил Беседин. — Если б не ты — и кости наши с Харитоном песцы обглодали бы. Так что не скромничай.
— Преувеличиваешь, Илья, — сказал Марк.
— Ну, почему же... Герой всегда остается героем.
Хотя Беседину и удалось скрыть насмешку в голосе, Марк не обманывался: Илья явно смеялся. «Опять за свое!» Марк досадливо поморщился, но промолчал. Не хотелось спорить, тем более в присутствии Людмилы.
— А ты ничего не рассказал нам, что там случилось, — заметил Саня. — Нечестно это.
— Он делится воспоминаниями только с девушками! — Беседин будто шутливо толкнул Марка плечом, засмеялся. — Правду я говорю, Талалин? Марина Санина уж, наверно, знает, как мы там дрались с ураганом.
Саня и Степан одновременно взглянули на Марка. Они понимали: разговор этот Беседин затеял не зря. Не такой Илья человек, чтобы ни с того ни с сего вдруг вспомнить о том, как его спасли от гибели. Да еще связать это с именем девушки, которая ему близка.
Марк тоже насторожился.
— Говорят, южанки впечатлительны, — беспечно пуская дым изо рта, продолжал Беседин, — Марина небось чуть в обморок не упала, когда ты рассказывал ей о буране. Я ведь ее хорошо знаю... Или ничего?
Марк сказал:
— Слушай, Беседин, мне не хочется говорить на эту тему. Может быть, о чем-нибудь другом?
Беседин усмехнулся.
— О другом? У нас не так уж много общих тем, а тут мы оба в курсе... Почему бы не потолковать по-дружески?..
Марк увидел, как Саня склонился к Людмиле.
Она кивнула, поднялась из-за стола.
— Марк, разве ты не слышишь? Опять блюз. Пойдем.
Марк рассеянно взял Людмилу за руку, повел к колоннам. Отсюда до буфета, где стояла Марина, было совсем близко — всего десяток шагов. И Марк все время туда посматривал, посматривал даже помимо своей воли.
— Я, кажется, все поняла, Марк, — сказала Людмила. — Может, лучше нам всем уйти отсюда? Степа не обидится. Тебе ведь тягостно?
— Не знаю, — признался Марк.
— Все это было давно?
— Все это было давно. Больше двух лет назад.
— И ты ничего не забыл?
— Ия ничего не забыл.
Людмила неожиданно твердо, почти требовательно сказала:
— Ты должен пойти к ней. Сейчас же. Чтобы не думать и не гадать.
Марк негромко ответил:
— Я думаю, но не гадаю. Мы с ней уже все выяснили.
Музыка смолкла, люди потянулись к столикам, а Людмила и Марк, ничего не замечая, продолжали стоять у колонны. Взглянув в их сторону, Илья сказал:
— Недурная парочка... Воркуют, как голуби... Ты спокоен, Кердыш?
— Что ты имеешь в виду? — Саня тоже посмотрел на Людмилу и Марка. — Почему я должен волноваться?
— Женское сердце, как воск, — сказал Илья. — Каждый может слепить из него любую форму. И нежданнонегаданно дать своему ближнему мат. Закон природы...
Саня возмутился:
— Когда ты уже поумнеешь, Илья? И когда ты перестанешь так мрачно смотреть на жизнь?
— Чудак! — Илья засмеялся, но в его смехе не было ничего веселого. — Я просто делюсь опытом... Погляди на Степу. Знаешь, почему он молчит? Могу спорить на сотню рублей, что он согласен со мной. Скажи, Ваненга.
— Скажу, однако. — Степа взял со стола трубку, набил ее табаком, закурил. — Ты шибко плохо живешь, Беседин. Никому не веришь. И хочешь, чтобы другие тоже не верили. Совсем это плохо. Так жили в тундре сорок лет назад. Врагами друг другу были.