Льды возвращаются (с илл.)

Казанцев Александр Петрович

– Вы знаете Библию наизусть?

– Не всю. «Она отворила кладезь бездны, и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи, и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя...» Вам не вспоминаются фотографии черного гриба Бикини? Но это не все. Слушайте дальше: «И из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют земные скорпионы». Вдумайтесь в этот образ. Саранча – нечто бесчисленное, всюду проникающее, неотвратимое. «И сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям...»

Шаховская

схватила руку Бурова и крепко сжала. Он поражен был ее голосом – глухим, придушенным. Ему показалось, что она говорит с закрытыми глазами.

– «И дано ей будет не убивать их, а только мучить пять месяцев; и мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека...» Вам не приходит на ум, что поражающая мучением саранча – это образ радиоактивности, несущей медленную и неизбежную смерть от лучевой болезни, от которой гибнут люди, но не травы?

– Лена, черт возьми! – крикнул Сергей Андреевич. – Кто вы такая? Не было столетия, когда Апокалипсис не толковался с позиций современности. Его мутные символы подобны алгебраическим знакам, под которые можно подставить любые значения.

– Нет, нет, Буров! Разве вы не поняли еще, что самый страшный враг человека – это знание? Оно поднимает его гордыню на головокружительную высоту, чтобы потом низвергнуть в бездну.

– Вы хотите сказать, что гибель цивилизации заложена в самой природе ее развития?

– Да. Всему есть начало, всему есть конец. Конец можно было предвидеть интуитивно, как это делал древний поэт и богослов, но можно и сейчас понять неизбежность конца, исходя из всего того, что мы уже знаем и... хотим узнать. Прощайте, Буров. Вы мне нравитесь. В жизни хорошо идти с закрытыми глазами, чтобы не видеть, что впереди...

– Подождите, Лена. Не уходите. Зайдите ко мне... Этот разговор нельзя оборвать. Ведь мы только работали. Никогда не говорили...

Шаховская усмехнулась:

– Зайти к вам? А что скажет княгиня Калерия Константиновна? Она, вероятно, уже вернулась. Впрочем, не все ли равно!..

Буров открыл своим ключом дверь. Заметил следы на снегу крыльца, кто-то уже вошел раньше его. Усмехнулся. Да, Калерия-Холерия, как ее называет Люда, уже здесь. Шаховская тоже увидела отпечатки, но ничего не сказала.

Буров снял с Лены шубу в передней, провел в свою комнату и занялся камином.

Лена осмотрелась. Подошла к столу и стала прибирать на нем бумаги, передвинула стулья, положила книги на полку.

– Настоящий мужчина должен быть неаккуратным. И от него должно немного пахнуть... козлом.

– Благодарю вас. Вы не откажетесь от приготовленного мужчиной чая?

– Откажусь. Садитесь напротив меня. Нет. Не так близко. Не торопитесь. Конец цивилизации еще не так близок.

Буров сердито отодвинулся вместе со стулом, потом встал с него.

– Чепуха! – раздраженно сказал он. – Не ждите конца света, оставьте это попам. Я допускаю лишь кризисную стадию в развитии цивилизации... Я даже могу представить себе ее гибель, как представляю себе самоубийство. Ведь почти каждый человек в каком-то возрасте переживает

кризис, стоит на грани гибели, борется с желанием покончить с собой. У одних – это слабо, почти незаметно, боком промелькнувшая мысль, у других – это тяжелая борьба, навязчивая идея. Только единицы из миллионов гибнут.

Сергей Андреевич ходил по комнате большими шагами.

Следя за ним взглядом, Шаховская задумчиво продекламировала:

– И сказано в легенде древней: «Тогда днем сумрак пал на землю...»

Буров остановился:

– Что? Затемнение на небесах? Страхи древних? – и продолжал, как бы думая вслух: – Мы уже знаем, что живем в населенном космосе. Миллиарды звезд, которые смотрят на нас, – это миллиарды светил с планетными системами. В одной нашей Галактике, а таких галактик несметное число, в одном только нашем звездном острове ученые готовы признать от полутора сот тысяч до миллионов разумных цивилизаций неведомых, мыслящих существ. Как бы они ни выглядели, эти существа, их общество, овладевая знанием, в какой-то момент переживает опасный кризисный период, период овладения тайной ядерной энергии. Если в этот момент самосознание мыслящих существ не на высоте, они могут погубить себя. Но это так же исключительно редко в истории Развития Разума вселенной, как редко самоубийство среди людей. Но самоубийцы встречаются.

– Я хотела покончить с собой, – призналась Лена. – Я вскрывала себе вену. – И она показала Сергею Андреевичу шрам на запястье.

Буров встал на колено и долгим поцелуем прижался губами к выпуклому бледному, более светлому, чем кожа, шраму.

– У человечества тоже останутся шрамы, – сказал Сергей Андреевич. – Но оно переживет тяжелую пору, как переживали ее миллионы иных цивилизаций вселенной.

– Вы мне нравитесь, Буров. В вас есть неукротимая широта. Вы – настоящий русский человек.

– Я советский человек, я человек мира, мира, который рано или поздно станет единым.

– Но вас надо сжечь... пусть хоть рядом со мной, но сжечь.

Лена бросила в разгоревшийся камин полено. Оно зашипело.

– В ските? Нет! Победа никогда не дается отступлением, – сказал Буров, ногой подправляя полено.

Смотря на огонь, Лена задумчиво говорила:

– Проблема ядра и брони... Самоубийство цивилизаций... Как пережить кризис!.. Вот вы какой...

– Да. Пережить кризис. Победить мыслью. Нельзя дать автомат неандертальцу. Это ясно всем. Но неандертальцы в смокингах и роговых очках существуют, распоряжаются атомными заводами. Они будут побеждены мыслью...

– Вы думаете?

– Будут! Но прежде нужны охранные меры. Об этом должны заботиться мы, физики, иначе однозначно заслужим костер.

Лена откинулась на спинку стула. Сергей Андреевич продолжал стоять перед ней на колене, все еще держа ее руку со шрамом в своей.

– Хотите сделать атомную кольчугу? Ее не может быть...

Буров вскочил, почти бросив повисшую руку Лены.

– Прекратилась в Проливах ядерная реакция?! – в бешенстве крикнул он, сощуря один глаз, словно прицеливаясь.