Лебединая песнь

МакКаммон Роберт Рик

– Вы что, решили меня отравить? Я сказала, хочу пива!

– Извините. Это все, что я смог сейчас найти.

Он передал банку Сван и посоветовал попить.

– За нами не идут, чтобы откопать нас из этого сортира?

– Не знаю. Может быть… – Он помолчал. – Может быть, скоро.

– У меня один бок горит, будто его поджаривают, а другой мерзнет. Это так неожиданно!

– Все будет хорошо, – заверил Джош.

Смешно, но он не знал, что еще сказать. Он чувствовал, девочка сидит около него, молчит и

слушает.

– Отдохните, и силы к вам вернутся, – обратился он к Дарлин.

– Вот видишь, Сван? Я же говорила тебе, со мной все будет хорошо.

Больше Джошу делать тут было нечего. Он взял у Сван банку с персиковым соком и подполз к бредившему Поу-Поу. «Идет с косой, – бормотал старик. – О боже… Ты нашел ключ? Как же я теперь заведу грузовик без ключа?»

Джош дотронулся до его лба, приподнял старику голову и поднес вскрытую банку к его губам. Поу-Поу и трясся в ознобе, и горел в жару.

– Попейте, – сказал Хатчинс. Старик, послушный, как ребенок, припал к жестяному краю.

– Мистер? Мы собираемся выбираться отсюда?

Джош не думал, что девочка снова рядом. Голос у нее был все такой же спокойный, и говорила она шепотом, чтобы не услышала мать.

– Конечно, – ответил он.

Ребенок промолчал, и у Джоша снова возникло ощущение, что Сван даже в темноте видит: он лжет.

– Я не знаю, – прибавил он. – Может быть. Может быть, нет. Это зависит…

– Зависит от чего?

«Да уж точно не от меня», – подумал он.

– Это зависит от того, что сейчас творится там, снаружи. Ты понимаешь, что произошло?

– Что-то взорвалось, – ответила она.

– Правильно. Но и во многих других местах тоже что-то взорвалось. Целые города. Там, вполне вероятно… – Он поколебался, говорить ли ей все, как есть. – Возможно, миллионы людей погибли или завалены так же, как и мы. Поэтому, может быть, не осталось никого, чтобы вызволить нас.

Она помолчала с минуту, потом сказала:

– Это не то, о чем я спрашивала. Я спросила: «Мы собираемся выбираться отсюда?»

Джош понял, что она имеет в виду: намерены ли они сами попытаться освободиться, вместо того чтобы ждать, что кто-то придет им на помощь.

– Ну, – вздохнул он, – если бы у нас под рукой имелся бульдозер, я бы ответил «да». А так – я не думаю, что мы в ближайшее время сможем что-нибудь предпринять.

– Моя мама действительно больна, – сказала Сван, и на этот раз голос ее дрогнул. – Я боюсь.

– Я тоже, – признался Джош.

Девочка всхлипнула, но тут же утихла, совладав с волнением огромным усилием воли. Джош протянул руку и коснулся ее локтя. На ее коже лопнули волдыри. Мужчина вздрогнул и отдернул руку.

– А ты как? – спросил он Сван. – Болит что-нибудь?

– Кожа. Как будто ее колет и царапает. И живот еще. Меня уже давно тошнило, а недавно все-таки вырвало, но я сделала это там, в углу.

– Да,

я тоже нехорошо себя чувствую.

Ему хотелось помочиться, и он уже подумывал, как бы устроить какую-нибудь систему санитарии. У них имелась масса консервированных продуктов, фруктовых соков и трудно сказать чего еще, заваленного землей.

«Прекрати!» – приказал он себе, потому что эти мысли оставляли ему капельку надежды.

Воздух скоро закончится! В их положении нет никакого способа выжить!

Но он понимал, что они находятся в единственном месте, которое могло защитить их от взрыва. Из-за огромной толщи земли, наваленной сверху, радиация не могла сюда проникнуть. Джош устал, у него ломило суставы, но ему больше не хотелось лежать и умирать. Если он сдастся, то девочке придется остаться здесь замурованной. Если же он поборет слабость и станет действовать, наведет порядок в банках с едой, он сможет добиться того, что они проживут еще… сколько? Ему стало интересно. Еще день? Неделю?

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Девять, – ответила девочка.

– Девять, – тихо повторил Джош и покачал головой.

Гнев и печаль боролись в его душе. Девятилетний ребенок должен играть на летнем солнышке. Девятилетний ребенок не должен сидеть в темном подвале, одной ногой в могиле. Это несправедливо! К чертям собачьим, как это несправедливо!

– Как тебя зовут? – спросила она.

Прошла минута, прежде чем он обрел дар речи.

– Джош. А тебя – Сван?

– Сью Ванда. Но мама зовет меня Сван. А как вы стали великаном?

В его глазах стояли слезы, но ему удалось улыбнуться.

– Наверно, в детстве хорошо ел кашу, когда был примерно в твоем возрасте.

– И от каши вы стали великаном?

– Ну, я всегда был большим. Раньше я играл в футбол, сначала в университете в Оберне, затем за «Нью-Орлеан сэйнтс».

– А сейчас?

– Сейчас – нет. Я… я борец, – сказал он. – Профессиональная борьба. Выступаю в роли плохого парня.

– А-а-а… – Сван задумалась.

Она вспомнила, что один из ее многочисленных «дядей», дядя Чак, раньше ходил на борцовские матчи в Уичито и смотрел их по телевизору.

– Вам это нравилось? Я имею в виду быть плохим парнем?

– По правде говоря, это просто игра. Я лишь изображал плохого. И даже не знаю, нравилось мне это или нет. Просто я умел это делать.

– Суслик в норе! – вскрикнул Поу-Поу. – Господи, пусть он уйдет!

– Почему он все время говорит про суслика? – спросила Сван.

– Ему очень больно. Он не понимает, что говорит.

Поу-Поу бредил о тапочках, о том, что злакам нужен дождь, потом опять умолк. От тела старика несло жаром, как из открытой печки, и Джош понимал: долго тот не протянет. Одному богу было известно, что произошло в его мозгу, когда он смотрел на взрыв.