Лебединая песнь
Шрифт:
Вода текла через дыру в потолке, омывая волосы латиноамериканки и ее лицо черными слезами. Женщина стала тихонько напевать, нежно баюкая труп.
– Она не в своем уме, – сказала Бет. – Вот так и сидит с прошлой ночи, когда ребенок умер. Если она не уйдет из этой воды, тоже умрет.
Сестра Жуть слышала Бет очень смутно, словно издалека. Она протянула руки к латиноамериканке.
– Послушайте, – сказала она странным голосом, незнакомым для нее самой. – Я возьму ее. Дайте ее мне.
Дождевая вода черными ручьями стекала по ее ладоням. Латиноамериканка
– Дайте ее мне. Я возьму ее.
Девушка стала качать труп еще сильнее.
– Дайте ее мне.
Сестра Жуть услышала, что ее голос отдается безумным эхом, и вдруг мысленно увидела вспышки голубого света.
– Я… возьму… ее.
Падал дождь, и гром гремел, как глас Божий: «Ты!.. Ты, грешница! Ты, пьяная грешница, убила ее и теперь должна заплатить…»
Она опустила взгляд. На ее руках лежал труп маленькой девочки. Светлые волосы ребенка были в крови, а открытые глаза заливал дождь. Вращалась голубая мигалка патрульной машины, и полицейский в желтом дождевике, нагнувшись к женщине, сидящей на дороге, мягко сказал:
– Давайте же. Вы должны отдать ее мне.
Он оглянулся через плечо на напарника, который устанавливал сигнальные знаки возле покореженного перевернутого автомобиля.
– Она не в себе. Я чувствую запах алкоголя. Мне нужна твоя помощь.
И тогда они оба, два демона в желтых дождевиках, подошли к ней, чтобы отобрать у нее ребенка. Она отпрянула и стала отбиваться от них, выкрикивая:
– Нет! Вы ее не получите! Я не дам вам ее отнять!
Но громовой голос приказал: «Отдай ее, грешница, отдай ее». А когда она закричала и зажала уши ладонями, чтобы не слышать голос Судии, они взяли у нее дитя.
Из руки девочки выпал стеклянный шар, забавная безделушка, внутри которой таился снежный пейзаж игрушечной деревни в сказочной стране.
«Мама, – вспомнила она возбужденный детский голос, – смотри, что я выиграла на дне рождения. У меня получился самый лучший хвостик для ослика!»
Девочка потрясла шар, и на мгновение – всего лишь на мгновение – мать отвела взгляд от дороги, чтобы сфокусировать свое затуманенное зрение на мелких снежинках, падавших на крыши в далекой волшебной стране.
Она видела, как падает стеклянный шар, словно в страшно замедленной съемке, и закричала, потому что знала: он вот-вот разобьется о бетон, а когда он разобьется, все пропадет и исчезнет.
Шар ударился прямо перед ней, и, когда разлетелся на тысячи сверкающих осколков, ее крик оборвался и перешел в сдавленный стон.
– О, – прошептала она, – о… нет.
Сестра Жуть смотрела на мертвое дитя на руках латиноамериканки.
«Моя маленькая девочка мертва, – вспомнила она. – Я взяла ее в гости на день рождения, была пьяна и загнала машину прямо в кювет. О Боже… О возлюбленный Иисус! Грешница. Пьяная, безнравственная грешница! Я убила ее. Я убила мою маленькую девочку. О Боже, прости меня…»
Слезы обожгли ей глаза и потекли по щекам. В ее сознании, как сорванные листья в бурю, проносились обрывки воспоминаний:
«Моя маленькая девочка мертва, – подумала она. – Мертва и покинула меня давным-давно».
Слезы почти ослепили Сестру Жуть, но она видела достаточно хорошо, чтобы понять: ее дочь не страдала так, как та, которая лежала сейчас на руках латиноамериканки. Ее маленькую девочку похоронили в тени дерева на вершине холма. Эта должна лежать в холодном сыром подвале в городе мертвых.
Латиноамериканка подняла голову и поглядела на Сестру Жуть отчаянными, затравленными глазами. Она моргнула и медленно протянула руку сквозь лившуюся сверху воду, чтобы коснуться щеки женщины. Слезинка на секунду замерла на кончике ее пальца, прежде чем упасть.
– Дайте ее мне, – прошептала Сестра Жуть. – Я приму ее.
Девушка снова задержала тоскливый взгляд на трупике, потом из ее глаз хлынули слезы и смешались с текущим по лицу черным дождем. Она поцеловала личико мертвого ребенка, на миг прижала дочку к себе, а затем передала Сестре Жуть.
Та взяла тельце так, будто принимала дар, и стала подниматься.
Но латиноамериканка опять протянула руку и коснулась раны в форме распятия на шее Сестры Жуть. Она изумленно произнесла:
– Бендито. Муи бендито.
Сестра Жуть встала, а латиноамериканка медленно отползла от воды и легла на пол, съежившись и дрожа. Джек Томашек взял трупик у Сестры Жуть и пошел во тьму.
– Не знаю как, но вы это сделали, – сказала Бет.
Она нагнулась, чтобы дать латиноамериканке бутылку с элем. Девушка взяла ее у Бет и допила до конца.
– Боже мой, – сказал Арти Виско, стоявший позади Сестры Жуть, – я только что понял… Я даже не знаю вашего имени.
– Имя… Какое? – удивилась она.
«Какое у меня имя? Откуда я появилась? Где то тенистое дерево, что приютило мою маленькую девочку?» Ни один ответ не пришел к ней.
– Можете звать меня… – Она смутилась.
«Я же бездомная нищенка, – подумала она. – Я никто, всего лишь безымянная нищенка, и я не знаю, куда иду… но, по крайней мере, я знаю, как попала сюда».
– …Сестра, – ответила она. – Зовите меня Сестра. – И до нее дошел внутренний крик: «Я больше не безумна!»
– Сестра, – повторил Арти. Он произнес это как «систа». – Не бог весть какое имя, но думаю, что подходящее. Рад познакомиться с вами, Сестра.
Она кивнула. Смутные воспоминания все еще крутились у нее в голове. Боль, порожденная ими, не уходила, но это случилось очень давно – со слабой и беспомощной женщиной.