Лебединая песнь
Шрифт:
Приветствовал братьев Кикн игрой на лире – он не бездельничал, нет, а тоже увлечен занятиями, но иного толку. Звали его юноши с собой, порой он соглашался с ними провести время подобно их пристрастиям – в соревновании на меткость и выносливость – стрельбу из лука, метание диска, копий, да хоть и камушков, беге, борьбе и прочем, в дебатах и спорах – касательно истории и политики – не менее жарких, чем разудалые игрища.
Если же не шел он с ними (как сегодня), – не ворчали другие отроки царя Сфенела, владыки Лигурии (что лежала выше и севернее славной
Да и отец не серчал ни на кого из сыновей и дочерей – всех любил однородно – женщины станут оплотом надежных союзов с соседями, мужчины – защитниками и воинами, продолжат дела отеческие здесь и в краях – близких или далеких. А если кто не захочет выгодного брака, но с нелюбимым супругом, или занятие найдет иное, как Кикн, который склонен к искусству, – так и сие допустимо.
Юноша играл и пел, славил загодя братьев, те ему радостно махали – лесть уж любому приятна, только не в том цель – хотелось ему их порадовать, показать, как отточил мастерство, выучил новые песни и гимны, причудливые мотивы – песен полузабытых и совсем новых – да и только.
– Кто там? Глядите! – воскликнули копьеносцы, когда Кикн закончил их развлекать, а теперь уж все отдыхали от зноя под сенью деревьев и навеса, омылись, вдоволь напились и поели.
– Какой-то муж. Чужеземец, похоже! – сказал средний брат.
– И правда! – Тут старший, лежавший на подушках, приоткрыл глаз и поглядел на пришлого, который так и стоял в отдалении.
“И когда появился?” – задумался Кикн.
– Добротный петас, к слову. А это что, крылья на нем? Вот диво, да? Знатный какой-то пришелец. Где же и у кого я видал такие наряды?
– И экзомис, и гиматий. Багряное, синее, золотое – все – в точности чужеземное, – вторили братья, но не потешались и не дивились – а так, ленно обрисовывали наряд пришельца. Встречали они выходцев из разных стран куда чаще, нежели юный музыкант, который никогда и не покидал отчего дома.
– А кто пустил его в дворцовые сады? – вопрошал Кикн. Вот это-то и следовало узнать поперед – как стража пропустила чужака, хоть, видно, знатен он и прибыл с каким-то посланием?
– И верно! Устали мы, вот и не заметили. А раз в город пустили, а еще за целых трое ворот нашего дома – так не прозевали стражи и даже ругать их не за что.
А незнакомец стоял и разглядывал сады. Видел он переговаривающихся братьев так же хорошо, как и они его, – только отчего-то не спешил к ним.
– Ждет, думаю, что мы все к нему ринемся. Но недосуг нам с каждым встречным болтать – знатен или из охлосов, красив ли, высок и строен, а может, конопат, приземист и неказист – нам все одно.
– На девицу ты бы побежал поглядеть, братец! – дразнился младший из троицы (но все равно повзрослее Кикна – третий сын Сфенела).
– Я бы подумал! – отвечали и средний, и старший.
– А вот
– Добра это не сулит. Опять скучное отцовское буле, где нам надо присутствовать… – сетовал средний.
– А мы так устали! – напомнил старший, откидываясь на ложе.
– Зовет вас царь, юноши, – молвил старец строго, оглядев царевичей. Говорил он без раболепия пред ними, как с детьми (но никого из них это не обижало, ведь никто пока и не стал царем). Да и возрастной муж – для каждого – вместо родного деда, – так что строгость ему простительна, как и со стороны парней – мелкие капризы.
– Всех? – уточнил Кикн. Уж не хотелось ему тратить полдня, молчать и сидеть в стороне, внимать речам старцев, пусть и мудрых, но до чего дотошных и скучных! Вот если бы все они там пели – другой разговор!
– Всех без исключения. – Советник поманил их рукой, мол, поживее, без промедления и отговорок. – Вы дела личные закончили, теперь – черед государственных. Не я такие правила выдумал, мальчики.
– А я уже собирался встретить важного посла! – успел выкрикнуть юный царевич, показывая старику легким жестом на гостя.
– Пусть идет! Пусть! – вступились братья, а он их возблагодарил за подобное избавление. Какой-то должок теперь за ним – ладно, уважит их просьбы.
– Что ж, – Советник потрепал бороду, – нельзя оставлять гостей без присмотра, натворят еще чего, и выказывать неуважения – тоже не стоит. Отчего ты, юный царевич, все еще не пригласил гостя, не утолил его потребности с долгой дороги, не показал себя хозяином здешним, а? Этому ли я вас обучал?
– Уже бегу, мудрейший советник! – Дважды повторять не пришлось, с радостью двинулся Кикн к чужестранцу, слушая краем уха, как братья и мудрец принялись обсуждать дела политические, еще и до порога зала заседаний не дойдя, – и от этого чуть не зевнул, едва сдержался.
***
Вблизи гость пленил юношу еще более прежнего; видели бы братья его на расстоянии тройки пигонов (или же локтей), тоже бы обомлели: плащ – пожар, под ним наряд – ляпис-лазурь, головной убор с золотом и белыми перьями, а сандалии…
Да, пусть и не девица – но до чего бесподобный молодой мужчина! – рыжеволос, но отнюдь не конопат, кудри так и вьются, глаза ясные и пытливые, а выражение лица мудрое, прямо как у ученого, но без единой морщинки, – молод, умен, ладен – все про него.
Юноша растерялся сперва, хотелось ему смотреть и смотреть на посланника, но взял себя в руки, а пальцами – все еще сжимал лиру – так и прихватил инструмент, торопясь сбежать от советника, пока и его не увели силком на собрание.
Провел Кикн пальцами и промурлыкал приветствие гостю, подмешав к нему и извинения за себя и нерасторопных братьев – вышло недурно и не слишком вычурно; заодно, под конец, пропел он имя свое, назвавшись царевичем младшим, сыном Сфенела, владыки Лигурии (и пояснил – отец занят сейчас важным делом, но после с превеликим удовольствием примет вестника и гостя).