Лечь на амбразуру
Шрифт:
Чувствуя, что совершенно зря распаляется, Андрей Ильич решительно отодвинулся от стола и вызвал секретаршу.
Та вошла и, раскрыв большой блокнот, почтительно уставилась на губернатора. Гусаковский хмурым взглядом окинул ее с ног до головы, отметил про себя, что Лидия наверняка отстаивает эту грымзу специально — для контраста, и сказал наконец:
— Запиши себе. Если будут звонить с комбината, соединишь. На мой мобильник. Я сейчас поеду… — Он сделал многозначительную паузу и закончил: — Словом, Горбатову пригласи. А встречу с комбинатскими запланируй на всякий случай на завтра — на двенадцать.
— Уезжаете? — удивилась Лидия, входя в кабинет и видя, что Гусаковский стоит возле стола уже одетым — в привычной
— Давай-ка и ты одевайся. Съездим ненадолго в «домик», — он имел в виду бывшую обкомовскую дачу. — А заодно звякни туда, чтоб баньку затопили, что-то у меня внутри о простуде напоминает. И обсудить звоночек Ивана следует.
— Я поняла, — чуточку ухмыльнулась Лидия и, подчеркнуто вильнув бедрами, пошла к себе.
— Чертова девка, — буркнул губернатор. — И не хочешь, так заставит…
Не нравились генералу Толубееву участившиеся в последнее время намеки Андрея Гусаковского, что, мол, плохо стали работать, что проколы обидные сделались как бы нормой, а не случайностью, что ушами стали много хлопать, вместо того чтобы глядеть вперед и загодя просчитывать ситуацию. А что в тех же проколах была явно заметна его собственная вина, про то бывший генерал слышать не хотел. Оно и понятно: какой командир пожелает слушать критику в свой адрес?
Но в глубине души Толубеев видел, что недовольство Андрея все же имеет под собой почву. Особенно неприятно задело Ивана Ивановича то обстоятельство, что даже, казалось бы, верные помощники, на которых он полагался, которым оказывал посильное покровительство, вдруг пробовали перечить, высказывать свое, никому не нужное мнение, иметь точку зрения! Ну это уж вообще ни в какие ворота…
Да взять хоть того же Бовкуна. Чем ему было плохо? Поручения не тяжелые. В Чечню никто не гонит, хотя вполне мог бы уже загорать под горным солнышком в ожидании шальной пули ваххабита. Делать что-то совсем уж стыдное или запретное тоже не заставляют. Но каждому оперу известно, что если иной раз начальству позарез нужно, чтобы у клиента оказались в кармане вещдоки, необходимые для задержания, то так оно и должно быть, независимо от того, какое у тебя на сей счет мнение. Это — служба, где все подчинено единой высокой цели — борьбе с криминалом. Кто-то считает, что это громкие слова? И неправ, потому что истина обсуждению не подлежит. А суть ее в древнем выражении: друг моего врага — мой враг, а вот враг моего врага вполне может быть мне и другом. Иначе говоря, методы работы допускают различные варианты. Иной раз приходится предпринимать не совсем законные действия ради достижения высшей цели. И все это знают. И не допускают философий по этому поводу. О чем тут еще рассуждать? А этот мудак, иначе и не скажешь, вдруг заговорил! Да перед кем? Кому стал показания давать? Какому-то говенному адвокатишке!..
Ну вот и вызвал Толубеев к себе начальника этого Бовкуна, приказал разобраться с подчиненным, но так, чтобы волны не было. Меньше всего сейчас нужен шум, когда на РУБОП покатили такую мощную бочку. А что получилось? Уж лучше бы оставил все, как есть…
Надо же! Какой-то майор вдруг заявляет, что его принудили совершить противозаконное действие, подставили, одним словом, и он теперь в глазах хороших людей выглядит чуть ли не преступником! И понес! Ладно, что начальник УВД оказался мужиком умным, не стал вступать в дискуссии. Сказал просто: «Не нравится служба, пиши заявление, отпущу по собственному. На твое место много желающих найдется!» Тот и накатал, а полковник, тоже на себя тянуть не желая, привез рапорт: на, товарищ генерал. Дело-то серьезное, резонанс никому не нужен, договорились с управлением кадров, те подмахнули, и — гуляй Вася!..
Спросил потом у полковника: «Он хоть пожалел, что покидает ряды, так сказать?» Какой, к черту! Уже отыскал себе, сукин сын, какую-то частную структуру. И зарплата там стоящая, и забот тебе никаких, а главное, сказал, дураков над твоей головой нет. С намеком, конечно, сказал, мерзавец… Вот полковник и обиделся. А надо не обижаться, но — воспитывать! Совсем, понимаешь, забросили вопросы воспитания кадров! А теперь жалуются: не с кем работать!
Сам Толубеев себе подобных вопросов не задавал. Он знал, с кем может работать в низовых звеньях. А вот на некоторых начальников — и это тоже стал понимать в последнее время — положиться, оказывается, нельзя, могут подвести, подставить. Шибко умные и шустрые становятся.
Андрей тут высказался в том смысле, что операция не завершена. Ничего не возразишь. Были у Ивана Ивановича, конечно, соображения, но сам он не хотел принимать на себя окончательное решение. Опять же и оплата должна быть соответствующая, не из своих же средств оплачивать хорошее настроение сибирского губернатора. Даже если он приятель тебе. Придется снова лететь.
Нет, что лететь, проблем особых не предвидится. В нынешних условиях всеобщего подозрения никто из руководящего состава не желает отчитываться перед главным начальством в планах будущих операций, достаточно краткого доклада о результатах. А как там, и что — это уж твои проблемы. И он решил позвонить Гусаковскому, чтобы предупредить о своем прилете в Белоярск. Он даже решил, что и форму надевать не будет, не нужно лишнего шума и фанфар. Дело — важнее.
А еще ему вспомнилась та весьма любезная дамочка, коей обычно потчевал его Андрей, как дорогого гостя. Ох, и ловка стервозочка! Ох, до чего шустра и обильна ласками… А Иван Иванович был уже в том возрасте, когда, полагал он, уже не сам мужчина, а женщина должна проявлять инициативу во всем. И Лидия это хорошо умела, да-а… Вот и еще повод навестить товарища.
…Они сидели будто на знаменитом совете в Филях. Только оба в гражданской одежде. Гусаковский давно уже сменил китель на пиджак, но чувствовал себя по-прежнему человеком военным, а вот Толубеев его удивил. Он вообще, казалось, не снимал своего генеральского мундира и в обычном костюме будто терял что-то, значительность, может быть, солидность, особую строгость…
И прилетел один, без привычного сопровождения. Сказал, что не хочет лишней болтовни. А какая там болтовня? Его и сам Гусаковский, сидевший в машине возле трапа прибывшего самолета, не сразу узнал — мешок мешком. Невидный какой-то. Даже и мысль не могла бы прийти, что этот вот, спускающийся по трапу, на самом деле важная фигура в министерстве, а кое для кого и гроза, страшней которой не бывает.
Как обычно, вперед была выпущена Лидия, которая уже одним своим присутствием умела создавать нужное настроение. Растворялись инспекторские души от ее невзыскательной лести: «Батюшки, как вы прекрасно выглядите!.. Да вы просто помолодели с прошлого вашего приезда!.. Так приятно встретиться снова!» — ну и все такое прочее. Перед Иваном, конечно, не стоило разыгрывать спектакль, но раз уж повелось, пусть…
И хмурое настроение генерала, с которым он прилетел из Москвы, быстро рассеялось.
Почему хмурое? Да все то же — новая метла, чистка, внутренние разборки… Неспокойно в министерстве, ждут перемен, а они для многих весьма нежелательны. Опасаются резких кадровых перестановок. Новый министр, по достаточно уверенным слухам, собирается навести порядок среди своих заместителей, значит, позовет варягов из провинции, а хуже этого ничего быть не может. Появятся свои амбиции; устраиваясь на новых стульях, варяги станут и соответствующие кадры подбирать под себя. А кто больше всех страдает в аналогичных случаях? Да прежде всего те, кто «на земле» работает — оперативники, профи высшего класса!