Лед Апокалипсиса
Шрифт:
Главные ворота просто перешагнули, оглядывая «логово» охраны. Отдельное одноэтажное здание, не сильно занесенное со стороны предприятия. Спустились по сугробу.
Верная монтировка, хрясь, трещит задубевший пластик двери из ПВХ. Можно выбить стекло, но дверь по многим причинам удобнее. Вокруг никого? Вваливаемся, не оставляя никого «на шухере», двери прикрываем.
Неплохо так. Чистенько. Охрана работала до последнего. Несколько комнат, коридор, вертушки для электронных пропусков. Вскрываем, смотрим, ищем. Ключей нет. Ладно. Шкаф с брониками, дубинками, полудюжиной радиостанций «кенвуд». О! Мы давно хотели радиосвязь. Пакую в рюкзак. Журналы, кроссворды, аскетичный диван, мониторы
Погнали в корпус АБК.
Вскрыли парадный вход (двери из стекла и пластика). Обшаривая кабинеты, нашли что они в основном разграблены до нас, причем не гопниками-мародёрами, а в процессе банкротства. Нет привычных компьютеров, личных вещей, одежды, запаса кофе в столах, даже мебели тоскливо мало. В подсобке нашлись залежи туалетной бумаги. Берём всё, штука нужная. В директорском кабинете кто-то обитал. Поживились дорогой курткой, белой каской, коньяком и парой коробок конфет.
В целом, огромный корпус АБК дал нам меньше, чем заштатный крошечный магазинчик. Кроме клада туалетной бумаги, только арсенал канцтоваров, включая обычную бумагу А4. Единственная стоящая находка это шесть черных красивеньких раций со станцией подзарядки.
Время — половина шестого. Однако, ощутимо холодно. Сегодня шестнадцатое августа, что не чувствуется по погоде, но на заход солнца не должно влиять. Пару дней назад в одном из магазинчиков нашли отрывной календарь с ценной информацией по восходу и закату. Сегодня закат в половине восьмого. Решили напоследок вскрыть ближайшее к АБК здание.
Откопали боковой вход. Навесной замок. Разбил его ударом своего топора. Открыли. Темень. Врубаем фонари.
Однако. В обычное время, будь мы грабителями — озолотились бы. Это гигантский крытый ангар-гараж. Будка охранника, тоже заперта (была), в ней обнаружились все ключи. Еретическая сила. Дорогие тачки, не подвергнутые разграблению. Наоборот, их, вероятно, собрали чтобы выгодно продать в ходе банкротства. И территорию охраняли не ради мутных химреагентов, а ради ланд крузера прадо, паджеро спорт охотничий вариант (зачем такой на заводе?), тойот, нескольких микроавтобусов Фольцваген, пары мотоциклов, дюжины мопедов, строительного крана на грузовой платформе, трех автопогрузчиков, старенького трактора «Беларусь» — снегоуборщика (бульдозерный «нож» примерно полметра, против нынешнего снега всё равно что детское ружьё с пистонами против лося), нескольких фордов фокус и прочих, прочих. По меньшей мере две дюжины единиц техники, чистеньких «как с картинки», плюс кое-какие инструменты в шкафах в конце, в большом коробе — канистры с топливом и техническими жидкостями, промаркированные наклейками, многие пустые, но есть две «по двадцать» солярки. Тоже ценно, можно заправить наш грузовик в Цеху (мы перманентно искали и тащили все виды топлива, подумывали начать раскопки засыпанных авто и сливать с них).
Вообще, в городе полно машин, только они придавлены к земле трех-четырехметровым слоем снега. И ещё они стали совершенно не видны. Идешь такой, а под тобой может быть броневик инкассаторов полный денег. И что? И ничего. Дальше себе идешь.
Отыскал ключи от «прадика», отпер. Машина без вопросов тихонько завелась. Сели в неё. Как подростки. Врубили подогрев сидений, хоть жопы побудут в тепле. Мда, конец света, зато можно в дорогой тачке посидеть. Интересно, что богатства, связи, родство, блат, третье поколение высшей партийной школы — не давали в условиях ледникового периода никаких преимуществ.
Проверили радио в машине. Неожиданно одна из волн крякнула и выдала чей-то голос. От волнения подскочил пульс.
—…температура сильно снизится. Товарищи, это станция аварийного наблюдения «Дэ-Двести-один». Мы наблюдаем сильное падение температур. Опасайтесь
Мы прослушали сообщение трижды. С мягким щелчком вырубил радио.
— Так, парни, греем руки-ноги двадцать минут, потом ломимся на Завод. Дыхалку экономим, повяжем шарфы на рожи, глубоко не дышим.
Солнце двигалось к закату. Проклятое небо было ослепительно голубым. Пальцы на ногах колет десятками игл.
Я хладнокровно снял «дежурного» с поста, погнав его в Цех.
Зашли, громыхая по днищу шлюза.
Отправил Кабыра смотреть температуру, отловил студента, велел позвать Иваныча и Августа. Они подошли одновременно и каждый был по-своему озадачен.
— Кабыр, сколько?
— Минус двадцать девять.
— И это половина восьмого вечера. Время заката. Утром было меньше двадцати. Август, самое время рассказать.
— Рассказать что?
Он попытался сделать лицо простака, но я посмотрел на него так, словно собирался избить ногами. Собственно, вполне мог. Он сник и показал рукой в сторону командирской.
Засели там ввосьмером: я, Иваныч, Август, Сабировы, Евстигней и мои бравые парни.
Август рассказал, что всё что было до этого — по сути предварительные ласки. Природа собирается ощутимо трахнуть нас. Резко похолодает. Климат на планете выравнивается, но не известно на каких температурах. Налили коктебельского коньяка, бахнули. Он признался, что даже и близко не знает сколько будет, но ему страшно.
Я верил. Спокойно рассказал про результаты рейда, про машины, про сообщение по радио и что записал его живой простой человек, неумело и искренне.
Все приуныли. Налили ещё по одной. Надо бы поесть. Сабировы выпили по треть рюмки — для поддержания компании, больше не пили. Для остальных актуальна проблема, что, если бы запасы алкоголя не сокращались стремительно, нам всем грозил бы цирроз печени. А пока смерть от переохлаждения более вероятна. Комендант поддержал снятие дежурного, потому что его «тайник-гнездо» не имеет своего подогрева (кроме выдаваемого двухлитрового термоса сладкого краснодарского чая). А ночь в холодном здании или на улице — верная смерть.
Пока совещались и ставили флажок на подстанции, химическом заводе, делали заметки в блокноте (памяти я доверял слабо) — стемнело.
Минус тридцать два.
Ночь. Мы вышли и громко предупредили всех, что ожидается большой мороз. Лютый. В туалет сходить как можно раньше. Держаться центра Цеха. Спать ложиться группами, укрываться всем, чем можно (за эти дни одеял натащили словно мыши соломы в домик). Оставим караул следить, чтоб не погорели. Костер и металлическая печь (Иваныч её собрал как чудовищный аналог буржуйки, только намного больше, сложнее и назвал — «капиталист») будут жарить по максимуму. Благо запас дров (вообще-то это не были честные дрова, а куски поддонов, катушек, коробов, некоторой мебели) был огромен.
Парней погнал отдыхать. Несмотря на усталость, дежурить остался я и неожиданно серьезный Август.
— Вы боитесь смерти, Антон?
— Не особо. Я активно борюсь за живучесть. Некогда бояться, когда занят. Знаете, с детства не умел быть самым красивым, самым опрятным, самым лучшим учеником, обаятельным с девчонками, богатым, модным, популярным, но — всегда живучим. Как в старых советских фильмах, когда капитан ревёт зверем в трубку своим матросам, когда судно пылает и одновременно тонет — «боритесь за живучесть». Потому что живучесть железа зависит только от людей. Я чертовски живуч, конец света не убьет меня. Наверное.